Это место хорошо умеет соблюдать баланс и всегда берет свое. Прошлой ночью я не раз убедилась в этом на собственной шкуре. Но я все равно вошла в странные двери, и то, что я там увидела, разрушило мой мир.
Самое худшее, что мы можем сделать для своего будущего, – строить его на болезненном желании изменить прошлое. Сожаление неотступно следует за нами, и большее, что мы можем оставить потомкам в этом случае, – неизменно проходящая наивность, окружающая чувство потери.
Я передумала входить в дверь, как только коснулась ее, и попыталась вернуться, вот только замок щелкнул за моей спиной.
Было сразу ясно, что она уже не откроется. Но я все равно попыталась и зря потратила время.
Я закрыла глаза, стараясь сдержать слезы и хоть как-то унять жжение за веками. Больница Св. Франциска была невозможным местом. Все, что случилось этой безумной ночью, раз за разом бросало вызов реальности.
Но то ощущение, что накрыло меня по ту сторону древней двери, растягивало мой разум как жвачку. Казалось, пускающий слюни необъятный мерзкий толстяк жует мой мозг с яростным злобным скрежетом, небрежно хлюпая серым веществом между кристально белыми зубами.
Это невозможно.
Но звон цикад доказывал, что я ошибаюсь. Они заливались непрерывным, визгливым гимном, давящим на мои уши с неистовостью, сравнимой только с тяжелой влажностью миссурийского лета. Я отчетливо понимала, что стоит открыть глаза и я окажусь среди ярко-красных цветов лобелии, лениво танцующих в лучах полуденного солнца и абсолютно безразличных к кроваво-красному огню, жадно пожирающему дом моего детства.
Оглушительный крик заставил меня открыть глаза.
И я прекрасно знала его происхождение. Вот-вот двенадцатилетняя Элли Эйфелас выбежит из горящего дома, в рубашке, раскаленной настолько, что нежная кожа под ней начнет плавиться, а на крошечном тельце навсегда останется уродливое клеймо.
Я сразу поняла, что она не видит меня. Ее испуганные глаза молили о помощи, но никого не находили. Умная девочка, она знала, что надо упасть на землю и кататься, пока не погаснет горящая рубашка. Но и тогда ей не удасться сдернуть ее, и расплавленный полиэстер будет медленно прогрызать себе путь через тонкую кожу.
Впрочем, она и не задумывалась о том, чтобы снять одежду. Только вскочила на ноги и впилась глазами в горящее здание. Слишком напуганная, чтобы вернуться. Слишком подавленная, чтобы уйти.
– Тимми! – отчаянно закричала она. – Прости, что сказала тебе отвалить! Прости, что выгнала тебя из моей комнаты! ТИММИ!
Горящий дом ответил ей новым языком пламени, девочка отступила.
Со второго этажа донесся слабый крик.
– Я знаю, что ты слышишь меня! – продолжала она. – Выбирайся из дома! Ты должен выйти! СЕЙЧАС ЖЕ!
– ЭЛЛИ! – Его голос был такой кроткий, пропитанный ужасом. Большим, чем это вообще было возможно. – Я не знаю, как выбраться! Помоги мне!
Девочка замерла.
– Элли, пожалуйста, помоги мне! Прости, что украл твой компьютер, прости! Пожалуйста, вытащи меня отсюда, тут так жарко! Огонь уже совсем рядом с моей спальней!
Она всхлипнула, но ничего не ответила. И, зажмурив глаза, ринулась в дом.
Она шагнула за порог одной ногой, но волна жара вытолкнула ее обратно, заставив закрыть лицо руками.
– Тимми! Выбирайся оттуда! Я не могу войти! – крикнула она в окна второго этажа.
– Элли, ты можешь! Пожалуйста! Моя дверь горит! Дома больше никого нет, забери меня, пожалуйста!
Она больше не сдерживала слезы. Глубокие, гортанные рыдания сотрясали ее хрупкое тело.
– Тимми… – Всхлип. – …ты должен прыгнуть… – Всхлип. – Прости меня, я ничем не могу тебе помочь! До земли не очень далеко!
– Я не могу прыгать! Не могу прыгать! ЭЛЛИ, МОЯ КОМНАТА ГОРИТ!
– НЕТ! – Она сложилась пополам от крика и отступила еще на пару шагов. – Прыгай, пожалуйста, ПРЫГАЙ!
– Элли, ты можешь войти через заднюю дверь! Обойди дом! МОЯ КРОВАТЬ ГОРИТ, ТУТ ТАК ЖАРКО!
Ее накрыла истерика, челюсть дрожала.
– Я… я не могу войти через заднюю дверь, Тимоти, – ответила она намного тише.
– МОЖЕШЬ!
– Мне так страшно… – Она замолчала.
– Я ГОРЮ! ТАК БОЛЬНО!
Она рухнула на землю и закрыла лицо руками.
Юная Элли долго еще сидела вот так, но Тимми больше не кричал.
Северное крыло дома рухнуло как раз в тото момент, когда прибыли пожарные. В первом расчете не хватало людей; они кричали на нее, но никто так и не смог выкроить ни минутки, чтобы оттащить обезумевшую девочку подальше от дома. Она сидела и наблюдала, как они сначала сдержали, а потом и подавили огонь.
– Мой… мой брат в доме, – прошептала она.
Они были профессиональными пожарными, но не психологами. Поэтому просто ринулись спасать мальчика, не заботясь ни о ее потребности в утешении, ни о собственной безопасности.
Она успела схватить последнего за рукав:
– Он там, – указала она, еле слышно бормоча, на руины северного крыла.
Он начал действовать, не обращая на нее внимания. Бросился разбирать дымящиеся обломки досок и стекла, которые когда-то она называла домом.
– Джонни! Рой! Вызывайте чертову скорую! – завопил он, откинув очередную доску моего разрушенного дома.
А потом согнулся пополам, и его вырвало.
Я хотела сказать девочке, чтобы она остановилась, отвернулась и провела всю оставшуюся жизнь, гадая, насколько ужасной может быть смерть, вместо того, чтобы взглянуть и подтвердить самые худшие предположения. Но я знала, что она меня не послушала бы, даже если бы в этом сумеречном мире я могла влиять хоть на что-то. И она поплыла вперед, влекомая не столько любопытством, сколько призрачным чувством долга, которое движет большей частью наших необдуманных поступков.
Я знала, что она прочувствует все поэтапно. Вот запах жареного мяса. Вот ее ушей достигают стоны, и она понимает, что он все еще жив. И, хотя она никогда не слышала, как умирает человек, нет никаких сомнений, что именно это сейчас и происходит.
А затем она видит.
Я обнаружила себя, бессознательно идущей вслед за ней, настолько же не в силах отвернуться, насколько не в силах повлиять на происходящие события. Мы обе подошли к пожарному одновременно. Обе разом взглянули на руины, в которые обратилась наша жизнь, в один и тот же сокрушительный момент.
От кожи Тимми ничего не осталось. Даже сейчас, столько лет проведя в медицине, я не смогла бы понять, что груда человеческого мяса передо мной была когда-то шестилетним ребенком, если бы не знала этого заранее. Его губы сгорели дотла, открывая миру белозубый оскал. Обуглившиеся жалкие клочки кожи, покрывавшие мясо, выглядели как что-то среднее между непрожаренным бифштексом и гнойным нарывом. Но я почему-то сфокусировалась на его глазах: лишенные век, они пристально смотрели в небо, словно дерзко ожидая, что Бог позаботится о нем, и в них плескались отголоски пережитого ужаса.
А потом он открыл рот и закричал.
Очень тихо, намного тише, чем в моих воспоминаниях, намертво вплавленных в двеннадцатилетний разум. Я всегда думала, что тот крик был подобен грому, что он безапелляционно заявлял любому о моей полной и несомненной виновности. Однако, наблюдая все это снова, я вдруг поняла, что это был лишь короткий, печальный, захлебывающийся стон. Звук. который могло издать лишь существо, слишком хрупкое, чтобы осознать концепцию окончательной смерти.
Я не помнила своих рыданий. Мне почему-то всегда казалось, что я просто падаю в обморок с тихим стоном, слишком разбитая, чтобы плакать. Потребовалось несколько секунд, чтобы осознать, что это я настоящая плачу там в прошлом, окруженная людьми, но в полном одиночестве.
Спотыкаясь, я двинулась вперед, карабкаясь по деревянным обломкам, пытаясь подобраться к тому, что осталось от моего брата.
Не знаю, что мной тогда двигало, но ведь никто из нас не знает, что заставляет нас делать самые искренние поступки.
Я зацепилась ногой за обгоревшую доску и упала прямо лицом к лицу с его трупом.
Я еле дышала, но должна была сказать.
– Прости, – прошептала я воспоминанию. – Я каждый день сожалею о том, что ничего не смогла сделать. Поэтому я стала врачом. Но от прошлого не уйти. – Я судорожно вздохнула. – Пожалуйста, просто скажи мне, что ты любил меня, даже если на самом деле ненавидел.
Я знала, что он мертв, окончательно и бесповоротно. Но кто знает, какие правила царили в мире за дверью номер 1913.
И мои надежды оправдались. Тимми повернул голову. Впервые хоть кто-то показал, что осознает мое присутствие здесь.
– Иди в дверь, Элли.
Я ахнула и пораженно моргнула.
А когда снова посмотрела на него, он смотрел вверх мертвыми пустыми глазами.
Мне это почудилось?
Черт, неужели я сама просто все выдумала?
Я обернулась и посмотрела на разбитую маленькую девочку. Она лежала, свернувшись в клубок в грязи, широко раскрыв глаза и глотая воздух, как рыба. Она отчаянно нуждалась всем своим существом, что бы ее обнимали и любили, кто угодно, хоть кто-то, но никого не находила. Я знала, что сейчас психологическая травма прожигает себе путь глубоко в ее разуме, путается среди нейронов, точно так же, как нейлоновая рубашка расплавляет глубокие слои ее кожи, разрушая их клетка за клеткой с каждой секундой. Оставляя неизгладимые шрамы, которые будут вечно алкать исцеления, и ни один врач не сможет его дать.
Я оставила ее там.
***
Пошатываясь, я стояла одна среди обломков и не знала, куда податься. Но почему-то в глубине души была уверена, что дорога сама найдет меня.
Я выбралась из дымящихся развалин, то и дело спотыкаясь. От иссушающей жары перешла к залитому солнечным светом переднему двору, которого не видела четырнадцать лет. Я всегда была счастлива здесь, вот почему никогда, даже в мыслях, не разрешала себе сюда возвращаться.
Там стояла абсолютно новая, чистая дверь.
Она появилась в невозможном месте, прямо посреди лужайки, возникшая из неоткуда и ведущая в никуда. Я была абсолютно уверена, что только я ее вижу, потому что она и предназначена только для меня.
Я споткнулась. Пошла дальше. И уверенно двинулась к ручке, ухватилась за нее, признаваясь сама себе, что сломлена. Но не полностью.
Кивнула сама себе.
А затем повернула ручку, широко распахнула дверь и шагнула вперед.
***
Меня встретил едкий запах дыма. Уши разрывались от воя цикад. За спиной глухо хлопнула закрывшаяся дверь. Я крепко зажмурилась, а кроваво-красный огонь, пожирающий дом моего детства, вспыхнул через опущенные веки, не желая принимать мою готовность сделать следующий шаг на пути, который только казалось, что как-то зависит от моего желания.
Оглушительный крик заставил меня открыть глаза.
~
Части 1 / 2 / 3 / 4 / 5 / 6 / 7 / 8 / 9 / 10 / 11 / 12 / 13 / 14 / 15
Перевела Юлия Березина специально для Midnight Penguin.Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.