MNPenguin Клуб полуночников

Меня хоронят заживо за деньги. Там, внизу, что-то есть (часть 2)

М

Больше всего на свете я хотел бы уволиться и навсегда забыть о том, что случилось. Но за новые испытания предлагают двойную оплату. А я мечтаю хотя бы просто спать на нормальном матрасе, в нормальной квартире. Я не могу отказаться, понимаете?

Я возвращаюсь домой, хотя перед глазами все плывет. Брожу по своей крохотной комнатушке, задыхаясь, накручивая на пальцы волосы и кусая губы. Наконец, сажусь на матрас и оглядываю комнату так, словно впервые ее вижу. По размерам она больше похожа на конуру, а по внешнему виду – на наркоманский притон. Ну, на самом деле, пару лет назад она и была притоном. Я сидел там, где сижу сейчас, сгорбившись над фольгой, или трубкой, или горстью таблеток, закидывался тем, что было, до тех пор, пока руки не переставали дрожать, а затем – до тех пор, пока они не начинали трястись снова.

Не знаю, что со мной было бы, не устройся я на нынешнюю работу.

Телефон вибрирует. Звонит Джейк.

– Слушай, – говорит он, – что бы ты там ни задумал, что бы ни собирался сделать, прекращай. Было совсем не смешно.

Я пытаюсь объяснить ему, что это не я, что я понятия не имею, что это было и кто это сделал. Он прерывает мою речь:

– Ну да, конечно.

Я слышу легкий стук, и на мгновение мне кажется, что дыхание раздается среди телефонных помех, дыхание кого-то третьего; легкий шорох, шепот, такой тихий, что сливается со статикой, а потом…

– Завязывай с детскими шалостями, чувак. – Джейк вешает трубку.

Я снова остаюсь в одиночестве. Грызу ногти, старательно не обращая внимания на знакомые запахи, доносящиеся из соседней квартиры, на струйки дыма, которыми постепенно пропитывается моя комната и моя подушка.

Телефон снова вибрирует: на этот раз пришел е-мэйл.

Его послали Близкие Родственники. В письме говорится о том, что за последнее время несколько тестировщиков уволилось, из-за этого возникла нехватка персонала, а из-за этого, в свою очередь, за испытания полагается двойная оплата.

Черт возьми.

Часть меня отчаянно не хочет возвращаться обратно под землю, хочет оказаться как можно дальше от того, что рыщет там, в глубине, но всего за несколько недель работы по двойной ставке я смог бы позволить себе переезд в место получше. Смог бы закрыть несколько долгов перед людьми, чье терпение давно на исходе.

Я вспоминаю звуки, которое издавало то существо: полупение-полускрежет, треск дерева под ногтями; вспоминаю, каким неожиданно хрупким и тонким показался мне тогда гроб.

В последнее время я плохо сплю, а если сплю, то вижу кошмары: руки без кожи под матрасом, люди, у которых лица выедены червями, вес земли, давящей на меня…

На утро мне говорят, что я буду работать с другой командой, потому что Джейк отпросился по болезни. Черт побери. Наверное, он меня избегает. Я быстро посылаю ему смс, чтобы хотя бы попробовать все уладить, но Джейк не отвечает.

***

Эту команду я никогда раньше не видел: один из них крупный мужчина, который, кажется, постоянно мокрый от пота, а остальные куда меньше и незаметнее. Я почти ничего не могу разобрать: кепка закрывает лицо, а комбинезон мешковат. Зато я замечаю татуировку сбоку у них на шее – черную, в виде мотылька. Пока мы едем на место, в кабине грузовика царит молчание. Только первый мужчина – я смог выяснить, что его зовут Миллер – утирает тряпкой пот с лица, а больше мы не разговариваем и даже не двигаемся.

Я пытаюсь уговорить себя, убедить, что не сошел с ума, но звуки, которое издавало то существо, до сих пор звучат в голове, я до сих пор отчетливо помню слова, вырезанные на гробе, и от этого у меня что-то сжимается в груди. Все тело болит, словно кости скручиваются в узлы, а ребра – в аккуратные бантики. Чем дальше мы продвигаемся, тем сильнее я хочу сказать команде, чтобы они разворачивались назад, но каждый раз, когда открываю рот, представляю зарплату, которую получу, представляю, как буду спать на нормальном матрасе. Думаю о том, что мне не придется больше проводить дни в бывшем наркоманском притоне и переступать через иглы и мусорные мешки, чтобы открыть входную дверь.

– Точно, – говорит Миллер сразу после прибытия на место. – В штабе сказали, что сегодня нужно будет закопаться немного глубже. – И рассказывает что-то о линии POLY-C и весе грунта.

Я смотрю на него, зная, какая паника, должно быть, видна в моих глазах.

Он в ответ пожимает плечами, мол, не спрашивай.

И вот я сижу в гробу, закуривая сигарету. Я прекрасно понимаю, что это мой последний шанс сбежать, что, как только закроется крышка, не будет никакой возможности выбраться, пока они не выкопают всю грязь, которую сгребли на меня сверху.

Гроб висит над дырой, той самой дырой, которая вдруг кажется такой глубокой и широкой. Миллер выпрыгивает из кабины небольшого крана, кричит что-то о том, что ему нужно отлить, и я вижу, как он идет за грузовик.

Другие члены команды пользуются этим моментом. Они подходят ко мне. Гроб подвешен примерно на уровне груди, и я могу разглядеть: худые, похожие на беспризорников. Виски у них бриты практически под ноль, а под глазами залегли фиолетовые впадины. Какое-то мгновение они смотрят на меня, словно что-то прикидывая в уме, а потом бросают рядом небольшой пакет.

– Следуй за мотыльком. Ты услышишь его. Позвони один раз, когда будешь внизу. Они знают, что ты Грезишь.

Наступает молчание, и они оборачиваются: Миллер вернулся. Потом они снова смотрят на меня – в последний раз.

– Жаль, что больше нет времени.

Я слышу, как у меня колотится сердце. Их лица выражают что-то странное – грусть? Сожаление?

– Прости.

И после этого они уходят. Миллер зовет меня по имени, я киваю ему и закрываю крышку гроба.

***

Сегодня, кажется, проходит вечность, прежде чем гроб достигает дна. Каждая секунда мучительна. Рациональная часть меня понимает, что происходит, что я все больше и больше удаляюсь от поверхности, но разум уже плывет. Я отчаянно хочу нажать на кнопку, чтоб меня поскорее вытащили, но пока слишком рано. Нужно хотя бы подождать, пока меня зароют.

Стараясь не паниковать, я в неровном свете зажигалки рассматриваю вещи, которые мне бросили: портативный радиоприемник, светящаяся палочка и, что самое странное, баночка с мотыльком внутри. Мотылек не двигается, хотя я свечу зажигалкой прямо на него, и я на мгновение думаю: может, это розыгрыш? Может, Джейк рассказал кому-то о том происшествии, и они решили напугать меня еще больше? Но эта мысль не задерживается. Что-то в том «Прости» убеждает меня, что это не розыгрыш.

Они не шутили.

Как только звук падающей сверху земли утихает, я быстро пробегаюсь по чеклисту, чтобы успокоиться. Нужно проверить боковины гроба, крышку. Привычный процесс меня успокаивает, по крайней мере, на какое-то время. Радио я пока не трогаю – если случится что-то плохое, возможно, включу его, но пока мне нужно заняться делом.

И я работаю до тех пор, пока не возвращается тот звук.

На этот раз он звучит немного иначе – а может, мне только кажется.

Он дальше, но из осторожности я все равно жму на кнопку. Думаю, сверху земли уже достаточно, а пока меня выкапывают, я как раз успею дойти до конца чеклиста – и, надеюсь, успею до того, как оно приблизится.

Радио жужжит: “Еще слишком рано”.

Какого хрена?!

Я хватаюсь за него и жму на кнопку сбоку, и почти кричу:

– Сейчас же. Вытащите меня нахрен отсюда сейчас же!

Радио молчит несколько мгновений, а потом отвечает: “Прости. Еще рано”.

Пот градом катится по лицу, и я в самом деле кричу, в теле бьется паника, пульс ускоряется, губы и горло пересыхают. Я говорю о том, что меня нужно вытащить прямо сейчас, они обязаны, а если не вытащат, то потеряют работу или еще что. Я проклинаю их последними словами и жму на кнопку так, что руку сводит судорога.

Ничего не происходит.

А звук приближается. Только теперь я могу сказать, почему он изменился.

Потому, что их стало больше.

Я различаю десятки различных источников шума, слышу, как они карабкаются, и меня медленно заполняет отчетливый ужас: их целая стая, и они движутся вместе, перебираются в грязи, помогая себе длинными уродливыми пальцами, царапаются и напевают одну и ту же грустную мелодию, похожую на детский колыбельную. Они хотят добраться до меня.

Я ничего не могу сделать. Мне некуда деваться. Есть только тьма гроба и груз массы земли наверху.

Мне хочется закричать, но это меня выдаст, я изо всех сил сдерживаюсь: напрягаю грудь, словно боюсь, что легкие выпрыгнут, закрываю рот рукой и крепко сжимаю его, чтобы не вырвалось ни единого звука. Больше всего на свете мне хочется – отчаянно хочется – кричать, стучать по гробу и умолять, чтобы меня выпустили. Но я не могу себе этого позволить. Нужно молчать.

Они приближаются.

Мелодия нарастает.

Я немею от ужаса и, кажется, почти не дышу.

Они подходят все ближе и ближе. Я представляю, как длинные пальцы тянутся ко мне, разгребая грязь, тянутся сквозь камни и корни, а потом… потом раздается звук, которого я боялся.

Тук-тук-тук

Как бы подтверждая для других, что это действительно гроб, а не просто камень или мертвое дерево.

И снова:

Тук-тук-тук

Тук-тук-тук-тук-тук-тук-тук

Он нарастает и нарастает, и я невольно думаю, что это похоже на дождь. Сотни и сотни пальцев постукивают по гробу и царапаются, все сильнее и сильнее, отчаяннее и отчаяннее. Клянусь Богом, я чувствую, что эти пальцы пахнут гнилью, дерьмом и жирной грязью после дождя, и я отчетливо слышу каждый звук, который они издают – булькание, жужжание, влажное дыхание, и…

Наверное, они ищут способ пробраться внутрь, царапают и давят. Гроб постепенно поддается, трещат стенки. Я думаю о том, как шевелятся губы мертвецов и как они навалятся на меня всей ордой.

Гроб будто съежился. Я не могу пошевелиться. Я не могу отодвинуться от той стенки, которую они так отчаянно хотят вскрыть. Я могу только лежать в темноте, вдыхать их запах и дрожать.

Мышцы сводит в судороге. На щеках влага, я вдруг понимаю, что судорожно дышу, что грудь вздымается; по ноге сквозняком бежит холодок, и я уверен, что они нашли лазейку, прорвались, они наконец-то…

Все происходит быстро: земля дрожит, я чувствую, что падаю, переворачиваюсь, ударяюсь головой о крышку гроба. В глазах взрываются яркие вспышки, я слышу хлопок – и резко наступает тишина.

Я пинаю крышку, и, к моему удивлению, гроб открывается. Должно быть, крышку не заперли. Я пытаюсь понять, что произошло, но света зажигалки не хватает. Тогда я опускаюсь на колени и ищу ту самую светящуюся сигнальную палочку.

Наконец, я нахожу ее и ломаю. Дрожащий красный свет заполоняет все вокруг, и я понимаю, что стою в пещере, и свет делает мокрые камни похожими на гигантские опухоли. Черт – почему палочка не может гореть другим цветом? Вспомнив совет, который мне дали перед закапыванием, достаю баночку с мотыльком. Все вместе сложно унести, поэтому приходится зажать палочку меж зубов, как лошадь зажимает уздечку, а свободной рукой взять радио.

Мотылек теперь, кажется, полон энергии – он бьется в стекло в одном и том же месте, словно указывая направление.

Я делаю шаг вперед.

Оглядываюсь вокруг.

Я в крошечном грязном туннеле. Он такой маленький, что я не могу стоять, и вместо этого приходится двигаться на корточках. Стены давят на меня, земля мокрая на ощупь. Красный свет светящейся палочки делает туннель похожим на горло, как будто стены слегка пульсируют, сжимаясь вокруг меня.

Радио снова подает голос:

Иди.

Сейчас.

Им не нравятся туннели, но они пойдут за тобой, если узнают, что ты там.

Они слушают.

Я задерживаю дыхание. Мир вокруг меня, кажется, делает то же самое.

Пригнувшись, я иду в том направлении, куда указывает мотылек. Не то чтобы у меня был выбор.

Я оборачиваюсь в последний раз, чтобы определить и запомнить то место, где гроб упал в туннель, и в этот момент замечаю что-то блестящее в грязи.

Там, в стене туннеля, торчит глаз.

Он приоткрыт, бледный и широкий, и зрачок, кажется, поглощает свет.

Я не двигаюсь. На секунду мне кажется, что он меня не заметил, но потом зрачок дергается, поворачивается, и вот он смотрит прямо на меня. Каким-то образом он расширяется еще больше, словно чувствует оживление – или страх, или удовольствие, – а после этого я слышу слабое гудение, эхом проносящиеся и затухающее в тоннеле.

Они знают.

Мне ничего не остается, кроме как двигаться дальше.

Я пробираюсь все глубже и глубже в туннель. Позади что-то падает на пол, и раздается звук рассыпающейся земли, а потом я слышу движение. Позади – они. Они знают, где я.

Гудение становится громче, а мне больше нечем зажать рот, обе руки заняты. Я кусаю губу до тех пор, пока не языке не появляется металлический привкус.

И изо всех сил стараюсь не кричать.

~

Оригинал (с) Max-Voynich

Перевела Кристина Венидиктова специально для Midnight Penguin.

Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.

Комментировать

MNPenguin Клуб полуночников