Наша закусочная открыта 24 часа в сутки. Мало кто заходит в нее дважды. За свою работу здесь я повидала немало интересных персонажей, и вcе они искали для себя местечко получше. Но этот посетитель… Ну, вы сами видели название.
Я работаю в придорожной закусочной, куда люди забегают, чтобы передохнуть, и так же быстро уходят, чтобы поскорее оказаться в месте получше. Она носит горделивое название «Счастливчик», что, конечно, иронично, потому что тот, кто вынужден останавливаться здесь, счастливчиком точно не является. С другой стороны, если задержаться, то закусочная оказывается вполне милым местом. Да, работая здесь, никогда не увидишь одну и ту же машину или человека дважды. Я бесчисленное количество раз спрашивала: «Куда едете?» – и бесчисленное количество раз получала ответ: «Куда угодно, лишь бы не назад». Да, свет иногда мерцает, а музыкальный автомат иногда решает, что лучше знает, какую песню бы сыграть (подчас такой даже нет в «меню»). Зато кофе всегда горячий, а блинчики у нас вкуснейшие – по крайней мере, большинство посетителей, кто рискнул их заказать, так говорили, и я с ними скорее согласна.
К моей униформе прилагается бейджик, на котором написано: «Изабелла», – но это не мое настоящее имя. Так звали мою маму, и бейджик когда-то принадлежал ей, ведь «Счастливчик» открылся довольно давно. Мне нравится, когда кто-то произносит ее имя, как будто она все еще здесь, среди нас, и вот-вот присоединится к разговору. Как будто она сейчас, как ни в чем не бывало, войдет в зал, а вовсе не похоронена на захудалом кладбище сразу за стрип-клубом.
«Счастливчик» всегда открыт. Абсолютно всегда. Здесь, за обслуживанием путешественников, дальнобойщиков и беглецов – в общем, тех, кто только ненадолго вырвался из объятий постоянной дороги, – быстро учишься проницательности. Правда, люди, большую часть своей жизни проводящие в дороге, будто оставляют позади себя частичку души за частичкой. Они продолжат ехать вперед, вникуда, просто потому, что у них нет дома. Я много таких видела в «Счастливчике» – заблудившихся, потерянных.
Я видела человека, который сбил на дороге оленя и остановился выкопать для животного могилу в красной придорожной грязи. В закатных сумерках по щекам у него текли слезы, но он копал и копал, чтобы скрыть следы своего позора.
Я видела мужчину, которого сразу узнала, потому что его показывали в новостях. Я запомнила его грустные глаза и джинсовую рубашку, которая едва скрывала ружье, спрятанное у ребер. На чай он сунул мне двадцать долларов, заляпанных кровью.
Я видела однорукую девушку, которой на вид было не больше шестнадцати. Она стояла на крыше своей машины и пела, а потом к машине внезапно вышел койот, уселся перед капотом и начал подвывать, казалось, ей в такт.
Я видела двух женщин, ожесточенно дравшихся на парковке в ночи. Они остановились, только когда одна из них сплюнула кровь и осколки зубов, а потом жарко поцеловались, и их окровавленные, но сияющие лица осветили огни проезжавших мимо полицейских автомобилей.
Я видела огонь на шоссе – тонкие линии пламени на плавящемся по жаре асфальте, которые лизали шины.
Я видела крещение на дороге, священников в шикарных грузовиках с детским бассейном. Я видела, как в пустыне, за пределами синеватого сияния знака мотеля, бродили существа, совсем не похожие на людей. Я видела женщину, которая показала мне фото собственной могилы. Я разговаривала с людьми, которые после непродолжительного диалога начинали мерцать, потому что им сложно было поддерживать свое физическое присутствие. И с теми, кому, чтобы зайти в закусочную, требовалось сначала приглашение. И с членами культа жертвоприношений, которые, кстати, оставляли неплохие чаевые и всегда вели себя предельно вежливо, даже когда спрашивали, не позволю ли я принести себя в жертву.
Но эта история совсем о другом – вы сами это уже понимаете, если читали название.
В ту пятницу я работала в ночную смену. Я в принципе предпочитаю ночные смены, потому что после них, возвращаясь домой, я могу притвориться, будто бы сейчас поеду следом за одной из бесконечных машин на шоссе и оставлю все позади. Я буду ехать и ехать, пока пустыня не сменится океаном, пока я не почувствую, опустив окна, запах соли. Ну и, конечно, есть и вторая причина – я единственная официантка, которая, скажем так, может справиться с ночными гостями. Сегодня я еще надеялась на хорошие чаевые: гости всегда были более щедрыми, если ночь выдавалась безлунной.
За все годы существования «Счастливчик» смог наскрести всего трех действительно преданных завсегдатаев, и пока что из них пришли только двое.
Розмари считалась нашей первой постоянной гостьей, и из всех завсегдатаев она приходила чаще других. Сегодня она сидела у окна, кутаясь в коричневую шерстяную шубу, которая вне зависимости от погоды всегда закрывала плечи. Длинные белые волосы струились по спине – как лунный свет по стеклу. Она мне помахала и подмигнула, морщинки на ее лице при этом стали только заметнее, но удивительным образом это ее только украсило. Розмари обожала чай, непременно с добавлением виски. Крошки после десертов она иногда скармливала куклам вуду, которые неизменно носила в карманах. Еще она нередко страдала бессонницей и, когда сон от нее ускользал, любила подыскать себе компанию в «Счастливчике». Она неторопливо мешала колоду карт, часть из которых уже была разложена на столе. На моих глазах она перевернула рубашками вниз двух джокеров.
Если у Розмари было время, она любила предсказывать будущее. Для этого она всегда использовала дешевые отельные карты, но если у нее случалось хорошее настроение, могла прочитать будущее и по кофейной гуще. Я никогда особо ее об этом не расспрашивала, потому что ее предсказания имели свойство сбываться.
Стол номер шесть, как обычно, пустовал. Только на этот стол я никогда не ставила солонку и никогда не предлагала к блюдам столовые приборы. Только один человек всегда занимал именно это место.
Второй наш завсегдатай, Джонс, сидел в своей кабинке, которую всегда занимал, потягивая остатки кофе из чашки, которую он слишком крепко держал в руках. Его значок небрежно валялся на столе. Он сидел, склонившись вперед, будто в жесте величайшего раскаяния, и закрыв глаза, а пар, вздымающейся из чашки, вился вокруг его пальцев. Джонс был моим любимым клиентом, правда, я никогда ему об этом не говорила. Я прошла мимо него, невзначай задев коробку с пакетиками сахара. Та негромко ударилась о кружку, и Джонс резко подпрыгнул, потянулся было к кобуре, но потом сфокусировал на мне взгляд и смущенно улыбнулся. Улыбка изменила его лицо, словно возвращая к жизни. Она напоминала внезапный дождь после долгой засухи – хотелось стоять и смотреть. Мне невольно захотелось положить свои руки на его ладони и почувствовать через них тепло кофе.
Иногда я чувствую в людях печаль, просто прикоснувшись к ним. Люди словно прячут ее в себе как можно глубже, чтобы мир не заметил. А ведь даже случайный прохожий может унять эту печаль на минуту-другую, если хватает доброты. Чаще всего для этого даже не нужно тратить много времени. Джонс был слишком молод, чтобы так расстраиваться.
– Замотался сегодня? – спросила я, поводя кофейником в сторону его наполовину опустевшей кружки. Все знали о том, что на прошлой неделе на задворках бассейна, в мусорном баке он нашел тело маленькой девочки. Она была пятой пропавшей за последние три месяца. Когда ее нашли, на ней не оказалось ботинок, и Джонс нес ее до машины скорой помощи на руках. Нес девочку в розовых носочках, украшенных маленькими ромашками. Она казалась совсем крохотной в его руках и такой умиротворенной, словно просто спала.
Лу, наш повар, расплакался, когда я ему об этом рассказала. Мне нравился Лу. Он был таким огромным, что едва мог пройти сквозь служебную дверь, но на плече у него красовалась татуировка с изображением его пса. Прямо под другой татуировкой, изображавшей ангела смерти. Лу часто лил слезы. Его расстраивали и мертвые еноты с оторванными лапками, которых мы часто находили у закусочной, и новые плакаты о пропавших людях, которые нередко вешали на телефонную будку на парковке, и даже песня «I Will Forever Hate Roses», если музыкальный автомат решал включить именно ее. Большому парню – большое сердце, как говорится.
– Да я всегда уставший, – ответил Джонс, пока я подливала ему кофе. Еще одна девочка вчера пропала. Старательно держа кофейник, я осторожно погладила Джонса запястьем по большому пальцу в том месте, где он сжимал кружку. Я хотела избавить его от этой печати печали, и он наконец улыбнулся мне, и я, не удержавшись, улыбнулась в ответ.
Я пошла дальше, к двум дальнобойщикам, чья кожа явно видела много солнца. Один показывал другому фото новорожденного, которое хранил в кошельке. Его зубы давно пожелтели от никотина, щеки и губы обветрились, но когда он говорил о ребенке, его лицо сияло так, что казалось самым прекрасным на свете. Он и мне показал фото, пока я наливала им кофе, и я недолго с ними обоими поболтала.
Другой дальнобойщик, у которого дальние зубы сверкали золотом, рассказал, что раньше возил свиней, но отказался от этой работы, потому что всякий раз после того, как он сдавал свой груз на скотобойню, его мучила вина. Сказал, что смотрел на их розовые мордашки и ему казалось, будто они умоляюще смотрят на него, словно знают, какая участь им предстоит. Сказал, что его до сих пор мучают кошмары. А теперь он возит в морозильниках морепродукты, специально доставляемые в всякие фешенебельные рестораны. Но сам никогда за свою жизнь не видел моря.
Откуда-то из глубин кухни раздался звон колокольчика – звонил Лу, и я вернулась к работе. Я приняла заказ женщины с лабрадором – она заказала хот-доги для них обоих – и от компании из трех подростков в углу, одетых в окровавленную университетскую форму. У них на троих было десять долларов, и они попросили принести им столько вафель, сколько получится на эти деньги.
Они часто приезжали в полнолуние и бросали байки на парковке. Вечно на что-то охотились, носили с собой бейсбольные биты, в рюкзаках звенели упаковки пуль и охотничьи ружья, позаимствованные у отцов. Но вели себя хорошо, поэтому я всегда приносила им в качестве комплимента от заведения мороженое. Кроме того, я знала, что энергия им никогда не помешает: для охоты им нужно было быстро бегать. Очень быстро. Когда-то их было четверо.
На обратном пути я почистила стол, который только что покинули две женщины. Они выглядели как близнецы, потому что обе носили длинные шелковые юбки и походные ботинки, у обеих были одинаковые растрепанные рыжие волосы.
Ни одна из них меня не узнала, но едва ли намеренно. Они были слишком заняты, собираясь в дорогу, их рюкзаки ломились от карт и записных книжек. Еще я заметила там изоленту, бутылку водки, а еще несколько кольев и распятий. Женщины увлеченно беседовали, размахивая руками, и я невольно подслушала их диалог: «Я знаю, где я его закопала, Сильвия! – Да нихрена ты не знаешь! Мы часами там копали, и…»
Мама всегда учила меня, что подслушивать нехорошо, поэтому я поспешно отошла от них и удалилась на кухню. Но у меня сложилось такое ощущение, что тот, кого они искали (кто бы это ни был), – уже давно не там. Мне даже захотелось им сказать об этом, но, говорю же, мама меня учила, что подслушивать нехорошо. Никогда не знаешь – вдруг услышишь что-то такое, чего не хотелось бы.
Лу пританцовывал под музыку, льющуюся из радио: Долли пела «Sugar Hill». Он помахал мне лопаткой, в которую пел, словно в микрофон.
Карлос протянул мне тарелку с блинчиками.
Карлос работал здесь так давно, что помнил еще мою маму. Он единственный знал мое настоящее имя. Иногда по выходным она даже ходил со мной поменять цветы на ее могиле. Он всегда приносил с собой пустынные цветы, выросшие на той же земле, что и моя мама. И Карлос единственный знал фирменный рецепт блинчиков «Счастливчика», только он мог приготовить их правильно. В те дни, что у него был выходной, мы попросту не подавали блинчики, нельзя было этого делать. Я уяснила это не сразу, и мне с трудом это далось, но все же уяснила.
Вручив мне тарелку с блинчиками, Карлос заговорил, и его слова звучали как предупреждение:
– Он вернулся. – Он указал на дверь. – Столик номер шесть.
Наш третий, последний завсегдатай наконец соизволил прийти. Он давненько у нас не был. Я не видела, как он входил, но не то чтобы меня это удивляло. Этот посетитель появлялся внутри другим путем.
Я со вздохом скорчилась, и Карлос ответил мне тем же, а потом кинул мне соль, и я торопливо рассовала ее по карманам фартука. Лу шустро залез в один из шкафчиков для персонала, а потом повернулся с таким видом, словно одержал великую победу. В его руках виднелась потрепанная, знавшая времена и получше Библия. Лу положил ее на тумбу рядом с бутылками с сиропом и открыл на случайной странице.
Мы заглянули ему через плечо – хотели прочитать, что там на странице. «Удаляйся от неправды и не умерщвляй невинного и правого, ибо Я не оправдаю беззаконника». Лу пожал плечами и коротко потрепал меня по волосам.
Мне явно недостаточно платят, учитывая обстоятельства.
Я отнесла блинчики за столик номер шесть, который раньше, пока я была в зале, пустовал. А теперь за ним сидел мужчина, улыбнувшийся при виде меня. Если, конечно, это можно было назвать улыбкой. Он скорее ухмыльнулся, губы собрались в две красные линии на лице. Его взгляд перебегал с одного предмета в закусочной на другой, с одного посетителя на другого, я даже не могла уследить за ним, будто бы его зрачки просто не могли решиться, на чем остановиться. Когда я подошла поближе, его руки затрепетали, точно мухи, роющиеся в разлагающемся трупе.
Ставя на стол тарелку, я постаралась держаться от посетителя как можно дальше. Но как только я, закончив, отодвинулась, посетитель тут же резко повернулся, вздернул голову, его лицо оказалось совсем близко. Он с силой втянул носом воздух. С такого близкого расстояния я увидела, как у него подрагивают веки. Он тоненько захихикал, как будто смешки застревали у него во рту. Меня невольно пронзило отвращением, но я попыталась скрыть тот факт, что больше всего на свете мне хотелось вернуться на кухню. Согласитесь, есть что-то противоестественное в том, чтобы взрослый мужчина хихикал. Прямо мурашки по коже.
– Что будете заказывать? – спросила я, притворно лучась улыбкой.
– Я бы заказал твое имя. – Он схватил один из блинчиков и смял его в бесформенную массу.
Я торопливо поправила бейджик, прикрепленный к форме. Посетитель покачал головой, ухмыляясь; его плечи мелко подергивались, словно желе. А потом вдруг на мгновение он перестал улыбаться, в прорези рта мелькнули передние зубы и острый язык. Я торопливо посмотрела на его руки – под ногтями запеклась грязь, похожая на красную землю вдоль дорог. И тут посетитель принялся покачиваться из сторону в сторону, на его лице вновь заиграла «улыбка». Он кутался в камуфляжную куртку и напоминал мне дикого зверька. Слипшиеся волосы свисали вдоль ушей, покачиваясь вместе с ним, что два крысиных хвостика.
– Изабелла, Изабелла, Изабелла. Не подходит! – Он вдруг одним махом запихал себе в рот размозженный блинчик. Это произошло так внезапно, что я невольно отшатнулась и поспешно сунула руки в карманы фартука, поближе к соли. Глаза посетителя сузились.
– Не стоит, – сказал кто-то позади меня пронизывающим до костей голосом. Мистер Принц.
Я повернулась посмотреть на нашего третьего завсегдатая, чувствуя, как в груди смешиваются ужас и облегчение. Такое чувство бывает, когда летним днем катаешься на карусели слишком долго, и с одной стороны уже нужно остановиться, а с другой – боишься, что как только сойдешь на землю, станет плохо. Мистер Принц так влиял на людей.
Он был одет, как всегда, в костюм в полоску, в ковбойскую шляпу чернее ночи и в сияющие, словно после дождя, ботинки. Если не обращать внимания на распятия, аккуратно вышитые на лацканах костюма, можно было бы принять его за респектабельного мужчину при деньгах, который замешан в подозрительных (но не слишком!) делах в фармацевтике или торговле нефтью. Он казался красивым – по породистой челюсти и неизменно белоснежной улыбке, – но верх его лица всегда скрывали солнцезащитные очки в серебряной оправе. Говорил он с характерным для южанина протяжным выговором.
– Прошу прощения за моего товарища. Он немного… – Мистер Принц посмотрел на мужчину за столом номер шесть. Тот дышал, высунув язык, как собака. – Он немного переволновался.
Мистер Принц сел за стол, сдвинув шляпу. Лампочки над ним судорожно замигали, а музыкальный автомат вдруг закашлялся и вдруг включил песню Роберта Джонсона – тот пел что-то о проклятом перекрестке. Мистер Принц тем временем сунул в рот сигарету «Мальборо Ред» и толкнул стакан костяшками левой руки. Серебряное кольцо с пентаграммой на безымянном пальце стукнуло по стеклу.
Мистер Принц улыбнулся – так улыбались бы змеи, следя за добычей, если бы могли. Сигарета зажглась сама собой, для этого ему даже не потребовалось двигаться.
– К тому же, на Лероя соль не действует, – добавил он. – Он просто человек. – Мистер Принц, скривив губы, оглядел «Лероя» с ног до головы. – Если его можно так назвать. – После этого он обратился к Лерою: – Вижу, ты уже заграбастал мои блинчики. Но что хорошего в еде, если ей не с кем поделиться, правда?
Лерой снова странно, пронзительно хихикнул. Меня передернуло, захотелось снова сбежать на кухню. Все в Лерое заставляло меня нервничать. Тело будто кричало: «Бей или беги!»
Мистер Принц протянул Лерою меню.
– Закажи, что захочешь, – сказал он, перегнувшись через стол. Лампочки опять опасливо мигнули.
Лерой заказал четыре чизбургера и стакан молока.
– Что ж, если это все… – выговорила я и развернулась, чувствуя, как Лерой провожает меня цепким взглядом.
Прежде, чем я успела спрятаться в безопасности кухни, Розмари махнула мне рукой из своего угла.
– Я бы на твоем месте не волновалась по поводу него, дорогая. – Перекрестившись, она достала карту и положила ее поверх стопки. Пиковый валет с выцарапанными глазами. Но не Розмари это сделала – карта выглядела так, словно ее именно в таком виде и напечатали много лет назад. – Он здесь больше не появится. – Она имела в виду не мистера Принца.
Она прикоснулась к моей щеке, и я подалась вперед, чувствуя прикосновение огрубевшей от возраста, но теплой ладони. Могу поклясться, в этот момент она думала, что я выгляжу уставшей. После этого Розмари расплатилась за кофе и тосты и вышла из закусочной навстречу теплой ночи.
В конце концов я вернулась на кухню и сразу же подверглась «жестокому нападению». Холодная вода окатила лицо, и я инстинктивно вскинула руки, пытаясь защитить прическу. Лу агрессивно брызнул мне в лицо из распылителя – такие еще используют для ухода за растениями, – который мы предусмотрительно держали в шкафчике для персонала. Только наш был наполнен святой водой.
– Лу! Господи, черт возьми, отстань, я … – пробормотала я, но он снова обрызгал меня. Я выплюнула святую воду, капнув на переднюю часть платья, и вытерла ее с глаз, слегка размазав макияж. Я выхватила бутылку из его рук. – Все со мной в порядке!
Впрочем, я не особо злилась. В конце концов, всегда лучше перестраховаться. Особенно когда речь идет об одержимости.
– Прости, я просто проверял. – Лу робко протянул мне кухонное полотенце. – Уже проверил себя и Карлоса». – Он неловко посмотрел на свои туфли. Он был на фут выше меня и на десять лет старше, и я незаметно улыбнулась, потому что он крутил носком ботинка взад и вперед, как маленький ребенок, которого оставили в наказание после уроков.
Карлос как раз переворачивал жарящиеся котлеты и не отводил от них взгляд, но я чувствовала, как он сдерживает смех и отчаянно стискивает зубы, чтоб не расхохотаться. Я сузила глаза и направила на него распылитель.
– Может, тебе нужно еще немного, – пригрозила я. Лу фыркнул, а потом Карлос засмеялся, и я тоже, и то тяжелое чувство, которое витало над нами с тех пор, как вошел мистер Принс, исчезло.
Иногда, когда тьма подступает слишком близко, лучший способ от нее защититься – это смеяться. Мама всегда говорила, что, когда дела совсем плохи, человек волен выбирать – смеяться ему или плакать. А я никогда не видела, чтобы моя мать плакала.
Когда я отнесла гамбургеры к столу номер шесть, время уже близилось к трем часам ночи. Я не успела даже подойти к столику, а Лерой уже пускал слюни и хлопал в ладоши. Поставив перед ним тарелку так быстро, как только могла, я поспешно отстранилась, но он быстро повернулся ко мне и лизнул внутреннюю сторону запястья. Под его длинным, влажным языком судорожно бился мой пульс. Я отпрянула, словно он меня укусил, и Лерой пронзительно, безумно рассмеялся.
– Ты на вкус лучше, чем они, – сказал он, все еще улыбаясь и показывая на гамбургеры. Мистер Принц наблюдал за всем этим спокойно, на лице не проступало ни одной эмоции. Так небо отстраненно наблюдает, как под солнцем разгораются лесные пожары. Я тщательно вытерла руку о фартук, но как будто все еще чувствовала прикосновение этого языка, словно засунула руку прямо в рот Лерою. На глаза наворачивались слезы, но я крепилась. Что-то мне подсказывало, что Лерой будет в восторге, если я расплачусь. Вздрогнув, я забрала тарелку мистера Принца.
– Скажи Карлосу, что блины были… дьявольски хороши, – сказал он. Затем он тихо, хрипло усмехнулся, словно сказал что-то смешное, зажал меж зубов еще одну сигарету и, не прикасаясь, зажег ее. Лерой тем временем торопливо засовывал в рот мясо. Глядя, как еда забивается под длинные ногти, я с трудом сдержала рвотный позыв.
На обратном пути я прошла мимо Джонса. Он, хмурясь, махнул мне и провел рукой по лицу, точно пытаясь стереть все плохое.
– Он тебе мешает? – Он указал на Лероя, который раскачивался взад-вперед и пил молоко. Джонс в помятой форме внезапно показался мне почти стариком лет пятидесяти пяти вместо двадцати двух.
– Ничего страшного, я с ним справлюсь, – покачала я головой и подумала о Розмари. – Он сюда больше не придет.
Казалось, Лерой ел бесконечно долго. Я приняла заказ у человека с татуировкой в виде бабочки на шее и у нескольких дальнобойщиков, которые попросили добавить виски в кофе и принести еще одну дополнительную чашку. Чашку они поставили на пустующее место за столом – «для друзей, которые не смогли прийти». Я почистила пустующие столы, пополнила запасы сахарных пакетиков для посетителей и выкинула мусор, не обращая внимания на человека в маске кролика, который частенько ошивался у мусорных контейнеров. Если на него не смотреть, он не причинит вреда. Я снова и снова наполняла чашки кофе, приняла заказ у большой группы одетых в кожаное байкерш, уставших после дороги.
В 3:03 мистер Принц поднялся из-за стола. Лерой к тому моменту уже вылизал тарелку и сидел неподвижно, глядя на него и скалясь, вцепившись в столешницу так сильно, что костяшки побелели, точно молоко. Мистер Принц протянул мне пачку купюр, завернутых в черный пластик. Я знала, что лучше не пересчитывать, сколько там денег. Мистер Принц отсалютовал мне шляпой.
– Послушай, Лерой. В конце концов всегда наступает час расплаты, – сказал он, потом наклонился и мягко продолжил, улыбнувшись: – «Ибо я не оправдываю нечестивых».
Он протянул руку Лерою в ожидании. Дрожа, Лерой достал что-то из куртки – пару ботинок. Детских туфелек, таких маленьких, что могли бы уместиться на одной руке. Розовая ткань была вымазана в грязи, на носках темнели бурые следы – я догадывалась, откуда они. Мистер Принц на мгновение задумался, глядя на них, а потом покачал головой.
Он передал мне ботиночки, словно сожалея.
– Это для того мужчины. Скажите ему, чтобы он копнул глубже там, где искал в последний раз. – Он кивнул Джонсу, который наблюдал за ними издалека, сжимая в руках значок. Но Джонс знал, что пока лучше не вмешиваться.
Мистер Принц повернулся к Лерою и усмехнулся в сигаретный дым.
– Пойдем, нам нужно прогуляться, знаю я хорошую дорогу. О ней еще говорят, что она вымощена благими намерениями. – Он хохотнул, и я вдруг почувствовала тошноту. Мистер Принц взял Лероя за руку, как ребенка, и они вышли из закусочной в ночь. Дверь захлопнулась, хотя никто к ней даже не притронулся. Музыкальный автомат закашлялся, и вдруг запел Крис Ри – снова о дороге.
Я положила ботиночки на стол Джонса рядом с опустевшей чашкой кофе и передала сообщение. Он еще долго сидел молча, вглядываясь в ботиночки, стараясь не заплакать, не закричать, не ударить в отчаянии кулаком по стене. Я сделала для него все, что могла, – подлила ему кофе. Потому что когда человек старается сохранить лицо, лучше ничего ему не говорить.
Моя смена закончилась, и я поехала домой, как всегда, за чьей-то машиной, поблескивающей фарами в темноте. Я знала, что когда проснусь, будет темно и придет время снова работать, но пока что я просто ехала дальше, мечтая об океане и глядя на рассвет.
Солнце ведь всегда восходит – несмотря ни на что.
~
Оригинал (с) Coney-IslandQueen
Перевела Кристина Венидиктова специально для Midnight Penguin.Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.
