Я все еще не могу однозначно сказать, фейковые ли новости в каждом выпуске газеты. Но, похоже, теперь мне суждено самостоятельно узнать правду.
~
После того, как в среду пришла вторая газета, я решил не спускать с нее глаз. Еще я попытался сфотографировать ее снова, но, похоже, после первых попыток камера мобильного безнадежно испортилась. Ничего страшного, я это исправлю.
А пока я положил вторую «Полуночную газету» на рабочий стол и, стараясь не моргать, упорно всматривался в нее. Так прошло несколько часов. Постепенно меня охватила сонливость. Я устал, и истощение, нервное и физическое, казалось, пронизывало каждую клеточку тела, тяжелого, как свинец.
Но в пять часов утра четверга наконец кое-что изменилось. От черных страниц поднялись струйки черного дыма. Я наклонился ближе, прикрывая нос и рот маской для лица, чтобы не вдыхать его.
Казалось, что сама черная бумага горит. Но огня не было. Страницы просто начинали скручиваться и растворяться, рассыпаться пеплом прямо на моих глазах.
У меня зазвонил телефон. Звонили с работы, но я решил не обращать внимания. Мне нужно было не пропустить ни секунды.
К полудню титульная страница исчезла, и невидимый огонь принялся за следующую.
К 10 часам вечера осталась только одна страница.
К полуночи четверга не осталось и ее.
Один день. Газета продержалась 24 часа, а затем рассыпалась. Я был бы очень рад все это запечатлеть. Будь проклята сломанная камера мобильного.
Я заснул, и мне снился черный дым и белые чернила.
***
Пятница. Еще одна газета прибыла, как обычно, в полночь, а я не был готов к следующему выпуску. Я был измучен, напуган, но также странно взволнован. Странное ощущение, оно не было похоже ни на что другое, что я испытывал прежде. будто существовал секретный невидимый мир, существовавший за пределами моей мирской жизни. И теперь, когда я на него наткнулся, я не хотел возвращаться.
На работе мне даже не сделали выговор, но все же, когда я зашел в пятницу, обстановка показалась напряженной. Ну и пускай. Они все равно не поймут, а я вот очень хотел бы посмотреть, как они отреагировали бы, окажись у них на пороге «Полуночная газета».
23:50. Я сел на крыльце, прижавшись спиной к закрытой входной двери. Прямо передо мной расстилался коврик для ног.
Еще до этого я на всякий случай поменял лампочку у двери на новую.
В 23:55 волосы у меня поднялись дыбом. Воздух словно наэлектризовался, и стало так холодно, что я промерз до костей.
В 23:58 у меня во рту появился металлический привкус, как будто я положил в рот монетку.
В 23:59 глаза внезапно начали ныть и слезиться, будто я стоял перед костром.
А потом это случилось. Лампочка даже не мигнула, она просто внезапно погасла. Я был готов, и в руках у меня был телефон. Я включил фонарик и поднял перед собой мобильный, как щит. Перед ковриком у входной двери расплывалось пятно тьмы, глубокое, всепоглощающее.
Я поднес к нему фонарик и почти увидел черный сверток … потом мой телефон из холодного на ощупь превратился в обжигающий в мгновение ока. Я уронил его и услышал хруст стекла. Но услышал еще до того, как телефон упал на землю…
Воздух вокруг меня словно исчез. Я больше не дышал кислородом. Я ничем не дышал, не мог. Горло протестующе сжалось.
Потом снова загорелся свет. Все закончилось, вокруг снова появился воздух, и я закашлялся. Легкие требовали кислорода, и я жадно дышал. Голова кружилась, мозг, словно обвитый темными щупальцами мигрени, не слушался, а мне срочно нужно было прийти в себя.
Мне нужно было посмотреть, принесли ли газету. Убедиться, что своим вмешательством я ничего не нарушил.
Я вздохнул с облегчением. Газета была на месте. Такой же черный сверток, перевязанный такой же черной бечевкой.
Я принес его в кабинет отца, перерезал бечевку ножом и развернул.
Там, как всегда, была всего одна статья, но на этот раз длиннее. Вот что было напечатано на черных страницах:
НОВЕНЬКАЯ: ЗАКЛЮЧЕННЫЙ УЧИТЕЛЬ РАССКАЗЫВАЕТ НЕВЕРОЯТНУЮ СКАЗКУ
Бывший учитель английского языка Марк Бейли, признанный виновным в убийстве прошлой зимой, сидел в комнате для свиданий в тюрьме строгого режима. Он выглядел изможденным, бледным… измученным. Он сильно отличался от молодого спортивного человека, который постоянно появлялся на экранах миллионов телевизоров и телефонов по всей стране.
Казалось, у Бейли было все. Он преподавал в средней школе Рослин почти десять лет. Его любили, многие студенты говорили, что благодаря ему открыли в себе любовь к литературе. Он был тренером не только женской волейбольной команды Рослин Хай, но и городской сборной малой лиги. Он был женат на своей школьной возлюбленной Холли Бейли, воспитательнице детского сада.
С внешней стороны его жизнь казалась не только абсолютно нормальной, но и вдохновляющей других на благие поступки. Например, хорошо было известно, что вместо медового месяца на Гавайях или в Европе чета Бейли решили на это время стать волонтерами в Африке.
Так в какой момент идиллия стала кошмаром? Что превратило Марка Бейли из любимого тренера, волонтера и просто хорошего человека в Марка Бейли, которого теперь пришлось оградить от остального населения стенами тюрьмы?
У ответа есть имя: Стефани Карсон. Карсон училась в старшей школе Херрикса. Она была популярной, умной, звездой женской волейбольной команды и уже получила приглашение на учебу от нескольких университетов Лиги плюща. Многообещающая жизнь Стефани оборвалась после нескольких недель преследования, такого возмутительного, что ей пришлось через суд получить запретительный судебный приказ. Оборвалась тогда, когда Бейли ворвался в дом семьи Карсон и напал на нее с ножом.
Суд над Бейли прошел молниеносно, доказательств против него было столько, что в этой истории не осталось места для разночтений. Тем не менее, в сети целая группа людей настаивала на том, что странные, разрозненные показания самого Бейли свидетельствовали о наличии у него психического заболевания.
«Вы не понимаете, – сказал Бейли в суде, – она не то, что вы думаете. Вы поймете. Просто дождитесь начала нового учебного года. Если бы у меня было больше времени, возможно, я бы положил этому конец». После напоминания о том, что Стефани умерла, Бейли разразился серией странных заявлений и обвинений, многие из которых были адресованы родителям Стефани.
Несколько месяцев мы пытались договориться с Бейли об интервью, но поначалу назначенный судом психолог отклонял все предложения, и все же нам удалось это сделать. И вот наш корреспондент оказался перед Майклом Бейли. Тот сидел за разделительным стеклом, одетый в бежевый комбинезон заключенного, казавшийся на несколько размеров больше.
Почти сразу же, словно зная, о чем мы хотели спросить, он прижал к уху телефон, через который полагалось общаться с заключенными на свиданиях, и искаженным шепотом начал свой рассказ.
«Сначала ее звали Моника. Моника Кэмпбелл. Это имя я и запомнил. В том году она была новенькой. Она переехала сюда из Калифорнии, по крайней мере, так она сказала. Она мгновенно стала популярной. Симпатичная, из неприлично богатой семьи. Она была лучшей во всех классах, отличные оценки, средний балл 4.0. Уже после первой тренировки по волейболу все увидели, что она станет лучшим игроком в команде. Она также была в моем классе английского, и, казалось, знала больше, чем я, могла процитировать Йейтса слово в слово. Хотя ее любимым писателем был Оскар Уайльд. Она поступила в Йель. И в Стэнфорд тоже. И ушла учиться в Йельский университет на химию. Умный ребенок. Королева школьного бала.
В ней что-то было. Какая-то искра. Моника была слишком умной. Странно умной. Казалось, она мгновенно обучалась всему новому, запоминала каждую мелочь. Однажды у меня машина сломалась, прямо в школе. Сбежались учителя, попытались помочь. Харрисон, учитель естественных наук, возился с мотором, и тут Моника подошла к нему. Она посмотрела на двигатель, закатала рукава, как гребаный механик, и принялась за работу. Она. Починила. Мне. Двигатель. Машина завелась сразу.
Очевидно, она говорила по-японски, по-немецки, по-французски, по-испански. Мы могли проверить только испанский и французский, но она говорила на них бегло.
Несколько учителей плакали, когда она уходила, говоря, что им будет не хватать ее смеха в коридоре. Она всех впечатлила и всех очаровала. Это было очевидно.
Родителей я почти не видел. Кажется, мама пару раз заходила в школу. Разодетая, словно явилась на «Оскар». Но после этого мы не видели ни ее, ни отца девушки, даже на выпускном. Моника окончила школу и распрощалась с нами.
А спустя год начались странности. Первый семестр только наступил, и в школу пришла она, новая ученица, Натали Крид. Она переехала сюда из Калифорнии. Она мгновенно стала популярной. Симпатичная, из неприлично богатой семьи. Она была лучшей во всех классах, отличные оценки, средний балл 4.0. Уже после первой тренировки по волейболу все увидели, что она станет лучшим игроком в команде. Она занималась у меня английском, и она знала больше, чем я, могла процитировать Шекспира слово в слово. Эмили Дикинсон была ее любимицей… и она была похожа на Монику. Все спрашивали ее, может, она и есть Моника. Она сказала нет. Но ходили слухи. Может, она ее кузина или потерявшаяся сестра.
Ее родители тоже не ходили в школу. Она также закончила школу и была королевой выпускного бала. Она поступила в Гарвард и Нью-Йоркский университет, и ушла учиться в Гарвард на химию.
Это было странно, все об этом судачили, но быстро забыли. Я был единственным, кто все повторял, как это странно. А в ответ на меня смотрели, как на сумасшедшего. И я тоже постарался забыть.
Через год мы были на волейбольном матче в другой школе… и вот она снова. Ее звали больше не Моника или Натали, а Дженнифер Кук. Она была лучшим игроком в этой команде. Она играла лучше, чем кто-либо из других учеников, кого я видел.
Я знал, что что-то не так, но даже вопрос о ней заставлял людей смотреть на меня, как на больного. Конечно, ведь есть немало историй, когда учитель зацикливался на одной ученице по совершенно неправильным причинам. Но это не мой случай, понимаете? Я не поэтому за ней следил. Она выглядела так же, как Моника, вела себя так же, и она всегда поступала на химический факультет.
Итак… я проследил за ней до дома. Одного из самых больших в городе, а мы на Лонг-Айленде. Это не был дом Моники, но, черт возьми, вполне мог быть. Потом я увидел там ее маму. Маму Моники.
Я знал, что что-то не так, но когда я сказал своей жене, она сказала мне, что я схожу с ума. Что я не имею права за кем-то следить, и вообще, ради бога, я же учитель.
Год закончился. Когда начался новый учебный год, я пошел искать ее. Я ходил в каждую школу в округе… и нашел ее. Теперь ее звали Стефани Карсон. Она выглядела так же, как Дженнифер Кук, так же, как Натали Крид, так же, как Моника Кэмпбелл. Дело не только в ее внешности, она походила на них, двигалась, как они, играла в волейбол, как они.
И я снова проследил за ней до дома. Это был другой дом, но такой же огромный. Я подождал до наступления темноты и пробрался внутрь. Окно было широко распахнуто. На стенах никаких семейных фотографий, только картины. Дом был полностью меблирован, в общем, вполне обычный дом, не похож на фальшивку. Должно быть, они действительно переезжали.
Там никого не было, поэтому я искал повсюду. Мне нужно было найти объяснение. Дверь в подвал была открыта… и вот где я нашел это. Какую-то гребанную лабораторию. Там стояли какие-то приборы, понятия не имею, для чего они нужны были, морозильная камера во всю стену с замороженными чашками Петри и пробирками внутри. Были и странные книги. Астрономия, оккультизм, демонология.
Потом она подкралась ко мне. Незаметно. Должно быть, она меня чем-то ударила, потому что я потерял сознание, а очнулся в больнице, прикованный наручниками к каталке. Полиция была там, в отличие от моей жены. Они сказали, что Моника… Стефани наложила на меня запретительный судебный приказ. Что я следил за ней несколько недель. Похоже, они не знали, что я вломился в дом. Может, она не хотела, чтобы они знали.
Когда я вернулся, моей жены не было дома. На мои звонки она тоже не отвечала. Несколько недель спустя я вернулся в тот дом, около 4 часов утра. Я не знал, что буду делать, но знал, что она будет спать. Может, мне удастся как-нибудь заставить ее заговорить… На самом деле я и предположить не мог…
Я снова вошел в дом. Через то же окно. Спустился в подвал… и он был пуст. Совершенно пуст. Просто голый бетон и царапины на местах, где раньше что-то стояло.
Я был в ярости. Она сделала это специально, чтобы я ощутил себя сумасшедшим. Я стоял в этом подвале и почти видел, как она, ехидно ухмыляясь, расчищает подвал.
Я поднялся по лестнице. Думал, что ее комната должна быть одной из самых маленьких, но войдя в одну из таких спален, и понял, что ошибся. В шкафу было два комплекта одежды. Ванная была оборудована для двух человек. Это была комната родителей. Я проверил другую маленькую комнату, но она была совершенно пуста. На стенах, на полу с ковровым покрытием и в шкафу ничего не было.
Осталась только главная спальня. Но зачем отдавать хозяйскую спальню дочери? Я открыл дверь. Она сидела на постели. Ждала меня. И улыбалась.
Я спросил ее, кто она на самом деле. Я сказал ей, что знаю, что она была в моем классе, в моей волейбольной команде, в моей школе. Она сказала только одно предложение, и этого было достаточно, чтобы я потерял контроль: «Это была не я».
Я стащил ее с кровати, потащил вниз по лестнице. Я собирался показать ей подвал, понимаете? Но все пошло не так. Она была быстрее меня. И сильнее. Она разжала мои пальцы и бросилась на кухню. А там просто встала в ожидании у стойки с ножами. Как будто приглашала меня использовать один.
Я вытащил нож. Она снова улыбнулась. Я ударил ее ножом. Затем снова. Затем снова. Она все еще улыбалась, когда появилась полиция. Позже они сказали, что она им звонила. Что она ненадолго сбежала и позвала их из ванной. Но это была ложь. Она, должно быть, позвонила им еще до того, как я поднялся в ее комнату.
Ее родители были на суде. И тогда я понял. Они не выглядели грустными. Просто обиженными. Как будто я сломал одну из их игрушек. Понимаете? Это все ее родители. Они за этим стоят. Я должен был их дождаться. Вместо нее я должен был убить их».
Бейли безумствовал, когда мы решили свернуть интервью, как потерпевший кораблекрушение, наблюдающий за уходящим вдаль кораблем.
“Послушай! Посмотри сам! Зайди в любую среднюю школу на Лонг-Айленде. Найди ее! Она будет там. Блондинка. Голубые глаза. Она, должно быть, снова собирается закончить школу. Следуй за ней домой. Доберись до родителей. Заставь их говорить! Тебе нужно выяснить, кто они!»
Несколько дней спустя Бейли нашли в камере. Он перегрыз вены на запястьях. Повреждения были настолько серьезными, что он истек кровью еще до того, как его успели доставить в больницу. Никто из тех, кто работал над данной статьей, не выполнил его последнюю просьбу, и мы призываем наших читателей поступить точно так же.
***
Я перечитал статью несколько раз. Лонг-Айленд. Не слишком далеко от того места, где я живу. Но я никогда не слышал об этом деле. Подобное убийство, подобное судебное разбирательство с участием учителя и ученика… Такого я бы не пропустил.
К тому времени, как я закончил читать, было почти 2 часа ночи. Я рухнул в кровать и с трудом заснул, и даже во сне мозг продолжал работать. Я думал о самой газете… и о том существе, которое ее доставляло.
Большую часть субботы я провел за компьютером, набирая различные варианты запросов, типа «Марк Бейли» и имен, которые он назвал в статье. Ничего. Я наткнулся только на тысячи профилей в Facebook. Но ни одной статьи. Ни одного громкого заголовка. Ни одного некролога.
Вчера я обратил внимание на первые две статьи. Я рыскал по Интернету и находил только медицинские объявления и «игры» с городскими легендами. Ни одного упоминания об «игре на краю. Ни одного упоминания о «Докторе Минус».
В конце концов я решил пойти погулять. Было уже поздно, почти полночь, но до следующего выпуска было еще далеко.
***
Я направился в «красивую» часть города, где, казалось, всегда открывались новые бизнесы и строились новые здания. Холодный воздух приятно холодил лоб, внутри которого снова постепенно распускалась мигрень.
А потом я увидел это и потрясенно замер на месте. В мгновение ослепляющего, пронизывающего шока я даже перестал чувствовать боль.
Я смотрел на один из новых многоквартирных домов, построенных в прошлом году. Жильцы в него уже въехали, и окна складывались в шахматный узор из освещенных и неосвещенных квартир. Обычный дом, обычные квартиры… не считая крыши.
Там, на краю крыши… на краю стоял крохотный силуэт. Я бросился к зданию. Я был, может быть, в одном квартале от него. Я ни о чем не думал, кроме этого силуэта. О том, что это было почти то же самое, что я представлял, когда читал первый выпуск газеты.
В вестибюле было темно. Стойка регистрации оказалась пустой. Стеклянные двойные двери неподвижны. Рядом с ними на стене висело устройство для чтения электронных карт. Я не мог войти внутрь.
Я попятился и опять оказался на улице. Вот она, наверху, маленькое пятнышко в форме человека, дрожащее под напором сильного ветра. Одну ногу этот человек уже занес над бездной.
Я начал кричать, но из горла не раздалось ни звука. Силуэт шагнул вниз и, размываясь в порывах ветра, падал и падал. Я закрыл глаза, но не мог отключить все остальные чувства. Я услышал, я почувствовал… удар. Похожий на взрыв, похожий на огромную трещину, прочерчивающую землю. Я замер, оглушенный, потрясенный, пронизанный до костей. Меня словно ударили ножом в живот, и все чувства, ощущения умерли с этим ударом.
Открыв глаза, я не смог заставить себя взглянуть на тело. Просто наблюдал, как красные ручейки крови змеятся в сточную канаву. Игра на краю. Она существовала.
То, что описывалось в Полуночной газете, действительно происходило.
~
Перевела Кристина Венидиктова специально для Midnight Penguin.
Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.
