Джереми Джонс – идеальный пример самого беспокойного соседа, которого только можно себе представить. Перфекционист с художественными наклонностями. Мне даже кажется, что он выработал их исключительно из-за пагубной потребности все и всегда делать максимально правильно и чисто. Он не всегда был таким – до того, как умерла его жена, мы вообще не часто видели его на улице. Разве что возвращающимся из офиса на блестящем фольксвагене. А теперь он отрывался по полной. Каждый день занимается ремонтом и уборкой, снова и снова.
Мистер Джонс состарился и ушел на пенсию. Думаю, у него накопился приличный запас денег после стольких лет работы, но не уверен. Мама говорит, что о деньгах говорить ужасно невежливо. Особенно о чужих деньгах. Но это глупости, ведь в конце концов это просто бумажки. Не знаю, одиночество или избыток свободного времени спровоцировали его на столь странное хобби (или скорее пагубную привычку). Их дом никогда не выглядел грязным или уродливым, пока была жива миссис Джонс, но мы едва видели ее за домашней работой. Он же подошел куда более масштабно.
Как бы то ни было, Джереми Джонс настолько был зависим от совершенства, что стремился устранить даже самые крошечные огрехи снаружи дома. Я имею в виду буквально. Он на полном серьезе следил за каждой птицей или деревом, и стоило тем оставить хоть крошечный след – моментально рвался его устранять, каждый божий день перекрашивая крышу и стены.
Звучит не очень, правда?
Поначалу нам не казалось это таким уж безумием. Соседи подумали, что он нашел себе приятное хобби, чтобы немного отвлечься. Вот он стоит на лесах с большой банкой синей краски, а вот на следующий день дом уже весь выкрашен в голубой, Здорово же?
Дом цвета океана – не каждый день увидишь такое. Помню, он улыбнулся мне, наблюдающему за работой с крыльца, и помахал рукой. Но стоило мне спросить, не нужна ли ему помощь, улыбка сразу исчезла.
– Нет, ты все сделаешь неправильно!
Я нахмурился в ответ на его слова, и, заметив это, мистер Джонс поспешно добавил:
– Я просто ужасно придирчивый, знаешь.
На следующий день после того, как на последней стене высохла синяя краска, он снова появился на улице в пять утра, когда даже птицы еще не проснулись. Что-то громко бухнуло о тротуар на улице, и я сразу проснулся. Инстинктивно вскочил и выглянул в окно, и, хотя еще туго соображал, я, уверяю вас, отчетливо увидел кровь. Кровь потоком стекала по окну Джереми Джонса, собираясь большой лужей на земле.
Я отчаянно закричал: “Вызовите скорую!” В ужасе родители ворвались в мою комнату, но… внимательно осмотрев соседний дом уже втроем, мы поняли, что по всей видимости то, что меня так поразило, было вовсе не кровью, а краской.
Мистер Джонс снова был снаружи, а разбудила меня просто упавшая банка краски. Теперь по голубому цвету стен расплывались мазки красного.
Он наверняка забыл сначала нанести слой белого, синий цвет все еще просвечивал, и стены казались грязными и неряшливыми.
Тем утром родители оставили меня в комнате и вышли на улицу, поговорить с соседом. Не знаю, о чем шла речь, но, думаю, они были в ярости от того, что он напугал меня и начал ремонт так безбожно рано.
– Бедняга, он, должно быть, ужасно скучает по Джули, – прошептала мама, вернувшись. Так звали его жену. Джули Джонс.
– Поэтому он все время красит? – спросил я ее.
Мама пожала плечами.
– Она любила этот дом. И всегда старалась поддерживать чистоту. Полагаю, это дань уважения.
***
И весь день Джереми перекрашивал стены и крышу, пока ярко-красный цвет не сменил бурые разводы, похожие на запекшуюся кровь.
А я, проходя мимо, понюхал стену, чтобы убедиться, что она не пахнет железом. Я понимаю, после внезапного пробуждения сложно трезво мыслить, но могу поклясться, что видел тогда не краску, а кровь. Но нет. Пахло краской.
На следующий день меня снова разбудила возня неутомимого соседа. На этот раз ничего не падало, но он громко мурлыкал знакомую песенку. Я выглянул наружу, увидел, что он снова торчит на верхней ступеньке лестницы с банкой краски в руке, закатил глаза и снова уютно устроился в кровати.
Но мурлыканье вскоре переросло в свист, и больше я ни минуты не спал.
***
После обеда мама отправила меня к соседу с дымящейся запеканкой, чтобы загладить вчерашнюю грубость. Она даже поболтала с некоторыми соседями, и многие искренне беспокоились за старика. Грустно быть таким одиноким. Люди подходили к нему, чтобы предложить помощь или поболтать. Он вступал в беседы, гремя громоподобным голосом, но никогда не принимал помощи. Это была только его работа.
Увидев меня, подходящего к дому с маминой лазаньей, Джереми Джонс с улыбкой спустился с лестницы.
– Передай маме спасибо, но в этом не было необходимости. Должно быть, ужасно жить по соседству со строительной площадкой, – сказал он, смеясь.
Я улыбнулся:
– О нет, все в порядке. Хотя мне очень нравился синий цвет.
Теперь дом был выкрашен в темную смесь зеленого и коричневого.
– Я думал, ей тоже, – ответил он грустно. Думаю, он имел в виду, что его покойной жене понравилось бы.
Я не знал, что на это сказать, поэтому спросил:
– Она любила синий?
Я брал уроки фортепиано у миссис Джонс в детстве, и стена за инструментом была цвета моря.
– Я думал, да. Хотя, возможно, это и не так.
Он говорил это с полуулыбкой, будто и правда красил дом, чтобы доставить ей удовольствие. Возможно, так он пытался найти опору. Быть может, если бы нашел правильный цвет, он смог бы двигаться дальше.
Я оставил его одного, сочувственно кивнув. Мне вдруг стало стыдно за злость. В конце концов, он всего лишь пытался найти идеальный цвет.
***
На следующий день дом должен был стать желтым. Он начал еще раньше, когда даже не рассвело. Желтый цвет оказался не самым лучшим выбором, ведь темные стены не принимали светлую краску. Хотя Джейми Джонсу, по всей видимости, было все равно, и целая дюжина банок желтой краски усеяла газон еще до полудня.
После обеда я вышел на улицу, чтобы спросить, почему он не нанесет слой белой грунтовки. Я не был маляром, но это казалось логичным.
– Потому что это не имеет значения! – отрезал он. – Она всегда будет просвечивать.
А потом он громко запел, и я быстро ушел домой.
***
Он не останавливался неделями, и сочувствие быстро переросло в тревогу. Каждый божий день он торчал на приставной лестнице с краской в руках. Особенно после дождя.
– Он, наверное, спустил на краску целое состояние. Должно быть, опустошил все магазины в городе. Да она скоро со стен начнет отваливаться, – сказал мой отец за завтраком.
И ведь даже не похоже, чтобы он получал удовольствие от работы.
– Папа, как умерла его жена?
Я знал, что она скончалась, но подробностей никто не обсуждал.
– Ну… хм, видишь ли, у миссис Джонс были проблемы со здоровьем, но не физические.
Он пробормотал еще пару слов, но разговор на серьезные темы никогда не был папиным коньком. Единственное, что я смог понять, что она покончила с собой. Внутри этого дома.
И если мистер Джонс нашел ее, тогда понятно, откуда у него эта тяга. Особенно если он все время проводил на работе. Он иногда возвращался глубоко за полночь. Видимо, так он пытался загладить свою вину. И от этого мне стало еще более тревожно за него.
Но, хотя его занятие казалось терапевтическим поначалу, сейчас оно вызывало лишь страх.
Раньше он весело насвистывал, размазывая краску, но чем дальше, тем более принужденно и нездорово это звучало. Он становился все громче, все визгливее.Но напевал ту же песенку. И уже достаточно громко, чтобы мы слышали ее даже на кухне.
Мелодия звучала так знакомо…
– Даже песня, – сказал папа, будто читая мои мысли, – разве не этой песенке учила тебя миссис Джонс?
***
Черный.
Таким был теперь его дом. Сосед выкрасил стены и крышу в самый темный оттенок черного, какой я когда-либо видел. Наверное, заказал где-то краску, потому что она почти поглощала свет. Раньше он осторожно и тщательно красил стены дни напролет, но к этому разу, видимо, растерял желание работать аккуратно. Черные пятна плескали на лужайку, заляпывали окна. Слой за слоем краска цвета ночи стекала со стен.
К вечеру снова собрались соседи. Джереми Джонс все трудился, весь забрызганный черными потеками. Некоторые пытались заговорить с ним, но мужчина, выглядящий так, словно не спал несколько дней, игнорировал их. А если и отвечал, то нес полный бред.
И вот тогда-то я и подумал, а не случилось ли с его женой нечто иное? Что-то, воспоминаний о чем он пытается избежать, почти не заходя внутрь дома. Я никогда не замечал в миссис Джонс признаков болезни, хоть и проводил с ней совсем немного времени за занятиями музыкой давным-давно. Но она всегда была довольно придирчивой дамой. Возможно, все эти годы, проведенные практически в одиночестве, наложили на нее отпечаток, и, когда Джереми вышел на пенсию, она стала его раздражать?
Я пытался рассказать родителям о своих предположениях, но они только сочувственно улыбались мне и сводили разговор к шуткам о доме с привидениями. Тем не менее, я был убежден, что с этим местом что-то не чисто. А то, что произошло той же ночью, только подтвердило мои подозрения.
Стояла поздняя ночь. Уже час как мистер Джонс закончил перекрашивать дом в черный и ушел внутрь. Вся улица, казалось, спала мирным сном. Стояла жуткая тишина, как и в любую другую ночь на Кэмпбелл-стрит. Здесь в основном живут старые скучные взрослые, которые рано ложатся спать. Возможно, я был единственным в ту ночь, кто бодрствовал, не способный заснуть. Возможно, потому, что вот уже много дней слушал, как мистер Джонс напевает ту песенку, и теперь просто не мог выкинуть ее из головы. До тех пор, пока не понял, что она звучит не в моей голове.
Слабая мелодия лилась с улицы. Черный дом был невидим в свете фонарей. Внутри не горели огни. Но музыка все же играла. Очень тихо.
Не знаю, как объяснить то, что я сделал дальше. Может быть, я все же был в полусне и туго соображал, но музыка манила меня наружу так сильно, что, надев кроссовки, я вышел на лужайку.
Здесь было слышно лучше, но музыка все еще играла очень тихо. Я подумал, что, наверное, дело в соседском доме. Миссис Джонс давным-давно продала свое пианино, и музыку определенно не мог играть и ее муж. Да, конечно, быть может, он просто слушал запись, но… могу поклясться, что мелодия лилась изнутри самих стен.
Нервно сглотнув, я подошел ближе, думая, не сошел ли с ума. Не могу объяснить, почему меня так тянуло к дому Джонсов. Шаг за шагом. и вот я уже прижался ухом к черной стене. И тут же отдернул его.
Как будто безумия той ночи было недостаточно, я вдруг понял, что совершенно забыл о свежей краске, покрывающей дом. Я потер мокрую щеку, ожидая увидеть черноту на ладонях, но липкая жидкость, запачкавшая меня, оказалась кое-чем другим.
И на этот раз она и правда пахла железом.
– Стены кровоточат, – прошептал я сам себе, и в тот же момент ближайшее окно распахнулось с жутким скрипом. От страха и неожиданности я оступился и упал на землю.
– Ты что делаешь? – прошипел мистер Джонс. Он пытался вести себя тихо, но налитые кровью глаза делали его крайне жутким. – Хочешь присоединиться к ней, да? Этого ты хочешь?
Я отшатнулся назад. Пристыженный и напуганный одновременно.
Я ведь даже не смог бы объяснить, что делал. Пришел к дому совершенно непроизвольно, будто откликнувшись на зов.
Я открыл рот, чтобы как-то оправдаться, но Джереми Джонс уже схватился за оконную раму и лез наружу. С ужасающей маниакальной гримасой на лице.
Я даже не мог кричать. Наш сосед, всегда такой вежливый и добродушный, превратился в монстра. И, видимо, дом свел его с ума.
Мистер Джонс уже готов был прыгнуть на меня, все еще беспомощно валяющегося на земле, но шум разбудил моих родителей. Или, может быть, их взволновал тот факт, что меня не было в постели. Так или иначе, я понял, что спасен, услышав их крики.
Спасен от того, что сделал бы со мной Джереми Джонс.
Подтягивались другие соседи. Вскоре прибыла и полиция.
Сначала объяснения мистера Джонса звучали так же бредово, как и моя идея о доме с привидением.
– Кровоточит. Кровоточит. Истекает кровью и поет. Она никак не перестанет кровоточить. Она должна была прекратить.
Мне никогда не узнать, как вообще все это смогло произойти. Я все еще задаюсь вопросом, действительно ли слышал музыку и видел кровь, потому что больше никто ничего не замечал. Никто, кроме меня и нашего соседа.
Джереми Джонс каждое утро видел, как дом истекает кровью. И каждое утро пытался ее закрасить. Может, это было наказание, а может, она хотела рассказать нам свою историю, но в любом случае никто этого не замечал.
Потому что никто из нас не мог знать, что она ничего не делала с собой.
Он заставил ее истекать кровью.
~
Оригинал (с) likeeyedid
⠀⠀
Перевела Юлия Березина специально для Midnight Penguin.
Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.
