Когда мне было двенадцать, папа посадил меня на кухонный стол и сказал, что его старший брат Ланс погиб в результате несчастного случая. Ланс заботился о моей бабушке, и теперь, когда его нет, эта ответственность лежит на нас. Мы должны ехать немедленно.
Я знаю, что должна была чувствовать грусть из-за отцовской потери, но могла думать только о том, что мне пришлось покинуть школу и друзей из-за какой-то несчастной старой леди, которую я даже ни разу не видела. Так нечестно! Я не говорила с родителями всю дорогу до нашего нового дома, но казалось, они испытывали от этого странное облегчение. Отец ехал в напряженном молчании, мама держалась за голову и смотрела в окно на трепещущие листья и унылое небо нашего нового дома на среднем западе.
Дом, где жил дядя Ланс с матерью, оказался двухэтажным фермерским домом 19 века, окруженным каменным забором и высохшими старыми деревьями. С неохотой, но пришлось признать, что я была впечатлена высокими потолками с лепниной, старинной мебелью и аристократическим очарованием этого места. Жить здесь, подумала я, это как будто жить в музее. Сначала я боялась трогать что-либо, но вскоре обнаружила, что ощупываю кожаные кресла с изогнутыми спинками, роюсь на полках, полных старых книг со странными названиями, и исследую второй этаж. Я забыла о переезде, о друзьях и даже о пожилой женщине, о которой мы вроде бы приехали сюда заботиться, пока меня не остановила первая обнаруженная закрытой дверь.
Клянусь, я слышала за ней чье-то дыхание.
Инстинкт заставил меня тихо пройти по коридору и вернуться в гостиную, где мои уставшие родители сидели на куче коробок.
– Закрытая дверь в конце коридора… это комната бабушки? – рискнула спросить я.
– Дорогая, – ответила мама, бледнея, – ты ведь не заходила туда, правда?
– Нет. Я просто осматривалась. – Я стояла на огромном восточном ковре, переминаясь с ноги на ногу, отец опустился передо мной на колени.
– Очень-очень важно, чтобы ты никогда не заходила в бабушкину комнату без разрешения. Неважно, что ты услышишь или подумаешь, что увидишь, эта дверь должна оставаться закрытой. Понятно? – предупредил он.
– Понятно, – пробормотала я, – но я не понимаю, почему это так важно. Вы ведете себя странно.
– Твой папа просто устал, дорогая, – вздохнула мама, – почему бы тебе не выбрать спальню и не начать распаковывать вещи, пока мы готовим обед?
Вот так мы и оказались за изысканным обеденным столом из черного ореха под светом витражных ламп, на ужин были всего лишь макароны с сыром, а есть пришлось из пластиковых тарелок. Была почти полночь, когда мы закончили, папа зевал, пока мыл посуду. И тут раздался дверной звонок.
– Господи, – прошептала мама, – это уже начинается?
– Оставайтесь здесь. – Папа поспешил к двери. Всматриваясь в конец коридора, я увидела, как темная фигура передала отцу черный кейс для доставки еды, затем вернулась в фургон, который работал не переставая. Папа бросился с кейсом наверх, словно тот обжигал ему руки, с выражением отвращения на лице. Мы с мамой молча слушали скрип шагов, звон ключей и скрежет открывающейся двери.
Папа спустился через несколько минут, выглядел он подавленным. Оставил черный кейс на крыльце, несколько раз вымыл руки и лицо в кухонной раковине и сказал, что идет спать. Тогда я этого не знала, но это должно было стать теперь нашей ежевечерней рутиной.
***
Не то чтобы мне не было любопытно увидеть бабушку, с которой я никогда раньше не встречалась, просто мой мозг был занят разными другими вещами: новая школа, новые друзья, новый город, который нужно изучить. Если тяжелая деревянная дверь должна оставаться закрытой “для нашей безопасности”, как сказал папа, меня это устраивало. Это не влияло на мою жизнь, по крайней мере, я так думала.
Проведя новом доме несколько ночей, мы стали слышать шуршание в стенах. Хотя дом был безупречно чист и прекрасно ухожен, он все же был старым, и неудивительно, что в нем завелась какая-то живность. Сначала меня это пугало, шуршание, казалось, исходит отовсюду и ниоткуда одновременно. Я лежала без сна, рассматривая узорчатые обои, воображая, что будет, если существа с той стороны в конце концов процарапают путь сквозь них. Папа пытался ставить ловушки и раскладывать отраву, но ничего не работало. Со временем мы просто привыкли к этому.
Вот почему, думаю, тишина разбудила меня той ночью – или ощущение теплого веса на груди. Когда мои глаза распахнулись и увидели три пары глаз, смотрящих в ответ, от страха я не могла ни пошевелиться, ни дышать. Я даже чувствовала извивающиеся крысиные хвосты и запах зловонного меха, и, что хуже, я могла понять их писк:
Почему ты не открываешь дверь, милая? Бабушка ждет.
Я закричала. Когда включился свет и родители ворвались в комнату, крысы разбежались. Казалось, мама и папа выдохнули с облегчением от того, что это оказались просто крысы. Непрошенные гости исчезли после этого, и вскоре я убедила себя, что мне это просто приснилось. Однако время шло, и игнорировать знаки стало тяжелее.
Однажды я оставила ручку на тетради с домашней работой, отошла попить воды, а вернувшись, обнаружила надпись “ПОДНИМИСЬ НАВЕРХ”, нацарапанную поперек страницы. Если я смотрела в зеркало, пока чищу зубы, то иногда отражение замирало и с жуткой широкой улыбкой нетерпеливо указывало прямо на дверь в конце коридора
Из этой комнаты доносились странные запахи и звуки. Если я была голодна, это был запах пекущегося печенья или жареного мяса, если думала об однокласснике, который мне нравится, – слышала его голос по ту сторону двери.
Эти знаки (если их можно так назвать) тяжело сказывались и на моих родителях. Впервые деньги не были проблемой для нашей семьи, и мама с головой окунулась в интернет-магазины, рукоделие, во что угодно, чтобы отвлечься от нашего странного положения. Папа, наоборот, старался не находиться дома настолько долго, насколько это возможно. Он возвращался только перед полуночной доставкой, и даже тогда от него пахло спиртным. Однажды ночью он вообще не пришел.
Дин-дон.
Мы с мамой посмотрели друг на друга, потом на дверь. Была полночь, и папа не стал бы звонить.
Дин-дон. Дин-дон.
Мама отложила сигарету (с каких пор она курит?) и указала на дверь.
– Тебе же лучше сделать это.
– Но… – начала я.
– В конце концов тебе пришлось бы учиться о ней заботиться, – мать выпустила в меня облако дыма, – ответственность за нее ляжет на тебя после нашей смерти.
Я сглотнула и открыла дверь. Лицо человека было скрыто в тени, тело закрывал плащ, хотя было лето. Когда он протянул черный кейс, свет с кухни озарил его ухмылку, и она блеснула, как лезвие ножа. Стоило мне взять кейс, как незнакомец исчез.
– Просто сделай то же, что твой отец, – мама старалась не смотреть на меня при этих словах, – распакуй ужин и оставь на тумбочке. Не заглядывай внутрь. Надеюсь, она спит. Если нет… не общайся с ней. Ничего не делай и не говори. Просто оставь контейнер, закрой дверь и спускайся обратно, хорошо?
С кейсом в руках я проделала путь до двери в конце коридора и тогда вспомнила – а как я собираюсь ее открыть? Дверная ручка, как и все остальные в доме, была в форме львиной головы. Я потянулась к ней и поморщилась, почувствовав, как что-то острое врезалась в мою ладонь. Дверная ручка… укусила меня? Струйка крови побежала по латунной ручке, и я услышала, как замок открылся. Сделав глубокий вдох, я шагнула внутрь.
– Артур? – Сухой голос позвал моего отца по имени. – Это ты?
Я ожидала увидеть что-то вроде дома престарелых – судно возле кровати, пищащие машины, запах антисептика, но эта комната была точно такая же, как остальные в доме. Такие же резные книжные полки, узорчатый ковер, витражные лампы, уютное кресло, в котором с нетерпением ждала пожилая женщина. Должно быть, это бабушка.
Она моргнула, как будто удивилась, увидев меня. Я натянуто улыбнулась и открыла кейс. Внутри был контейнер с крышкой из нержавеющей стали. Как и проинструктировала мама, я просто достала его, не заглядывая внутрь, и поставила на тумбочку рядом с бабушкой.
– О, – бабушка склонила голову набок, – ты, должно быть, дочь Артура. Прекрасно наконец познакомиться с тобой… Не хочешь остаться и выпить чашечку чая? Мне одиноко здесь, и всегда приятно услышать новый голос для разнообразия…
Моя улыбка переросла в гримасу, но я последовала наставлениям матери. Я попятилась назад из комнаты с кейсом в руках и позволила двери захлопнуться за мной. По пути вниз мое сердце наполнилось сомнениями. Почему мои родители заперли эту милую пожилую леди? Она точно соответствовала образу бабушки, которую я всегда представляла, но никогда не знала: очки в золотой оправе, пучок седых волос и лукавая улыбка. Она, должно быть, носит платье в голубую клетку, учит ухаживать за садом, вязать и печь печенье… Я сказала себе, что что-то упустила. Наверное, у бабушки Уизершинс слабый иммунитет, деменция или еще какое-то состояние, которое означает, что она должна сидеть взаперти, но даже в этом случае…
Пока я тащилась вниз по лестнице, входная дверь распахнулась, папа увидел черный кейс у меня в руках, и выражение ужаса появилось на его бледном потном лице.
– Ты позволила ей?! – закричал он на мать, которая курила и смотрела в окно. Она только отмахнулась.
– Дорогая. – Папа, пошатываясь, шагнул вперед и стиснул меня в медвежьих объятиях. От него пахло мартини с водкой. – Мне так жаль. Но я должен спросить: ты говорила с бабушкой? Брала что-нибудь, что она тебе дала?
– Нет… – пробормотала я.
– Тогда хорошо, хорошо… – прошептал отец сам себе. – Ты молодец, солнышко. Но ты должна запомнить: ты не можешь доверять тому, что бабушка тебе скажет или даст. Для общей безопасности.
– Я поняла.
Но время шло, и я не была уверена, что и правда понимаю. Бабушка казалась нормальной. Если уж на то пошло, то это у родителей было “не все в порядке с головой”. Мать игнорировала меня. Отца почти никогда не было рядом. В те вечера, когда он поздно возвращался домой, еду бабушке относила я.
Вскоре доставщик стал меня узнавать, встречал грустным взглядом, и я даже больше не вздрагивала при виде капли крови, необходимой, чтобы открыть дверь. Я нашла способ узнать о бабушке без явного нарушения инструкций моих родителей – слушать под дверью, например. Когда бабушка ела что бы это ни было из металлического контейнера, она делала это с аппетитом. Будто стая гиен разрывала тушу на части. Иногда она пела, или слушала музыку, или звала меня грустным певучим голосом.
Естественно, в конце концов я сломалась, как, полагаю, было и с папой, и с дядей Лансом, и с каждым членом моей семьи, насчитывающей Бог знает сколько поколений.
***
Это была дождливая, унылая суббота. Мои новые “друзья” обещали позвать меня потусоваться на выходных, но ни один из них даже не потрудился позвонить. Я провела день, слоняясь по пустым комнатам как приведение, пока горячая ярость не начала закипать в моей груди. С меня хватит. Я открыла дверь бабушкиной комнаты.
– О, ты так скоро вернулась? – спросила она. – Я поставлю чайник. Садись, милая.
Так она и сделала, использовав маленькую плитку спрятанную в книжном шкафу. Я опустилась в кресло, задаваясь кучей вопросов. Где бабушка спит? Где принимает ванну? Что она делает здесь весь день? Любой из них точно было бы невежливо задавать, и я почувствовала облегчение, когда бабушка поставила дымящееся блюдце с чаем напротив меня и спросила, что случилось.
Я замешкалась. Это был мой последний шанс сдержать обещание не разговаривать с бабушкой, которое я дала родителям. Но я по горло была сыта обещаниями и секретами. Сыта по горло этим скучным городом на среднем западе, глупыми одноклассниками, моей тупой жизнью. К черту! Что может стать еще хуже?
– Все, – ответила я, – все не так.
Небо не рухнуло, бабушка не набросилась на меня за то, что я заговорила, все просто осталось как раньше. Бабушка, наблюдая за мной поверх очков, сделала большой глоток чая. Я последовала ее примеру. Меня наполнил вкус трав и чистого облегчения, и, прежде чем я опомнилась, я уже описывала, как много потеряла, переехав сюда, рассказывала о странном поведении родителей, моих попытках влиться в школьный коллектив и многих других личных вещах, о которых никому не рассказывала, даже лучшей подруге, оставшейся так далеко. Чем больше я пила, тем больше говорила. Бабушка задавала вопросы, направляющие разговор в ту или иную сторону, но главное, она делала то, чего никто не делал для меня, казалось, годами: она просто слушала. Я и не думала останавливаться, пока слова буквально не иссякли и солнце за окном не начало садиться.
– Думаю, я лучше пойду. – Я встала на ноги.
– Конечно, – бабушка поняла, – чудесно побеседовали. Надеюсь, ты скоро еще навестишь меня!
Я закрыла дверь так тихо, как могла. Я так волновалась, что меня застукают, что не заметила нитку, которая пристала ко мне, когда я встала с бабушкиного кресла. Она вела обратно под дверь и, как только я переступила порог, сама потянулась за моей юбкой. Конечно, я осознала это слишком поздно. Я все еще пыталась прокрасться на первый этаж, когда из моей спальни раздался голос отца. Очевидно, он искал меня.
– Ты думаешь, что ты делаешь?! – прорычал отец.
– Ничего, – надулась я.
– Я знаю, где ты была, дорогая. И я боюсь, ты не воспринимаешь это всерьез. Я знаю, как это выглядит, но я твой отец, ты должна мне доверять.
– Доверять тебе?! – огрызнулась я, – Я даже тебя больше не знаю!
Я пожалела об этих словах в тот же момент, как их сказала, но пути назад уже не было. Он опустил голову.
– Это для твоего же блага, – папа встал, чтобы выйти из комнаты, – сейчас ты можешь меня ненавидеть, но, по крайней мере, ты будешь рядом. И когда-нибудь скажешь мне “спасибо”. Ты наказана до конца месяца. Дом, школа и все. Ни друзей, ни игр, и больше никаких визитов к бабушке.
Невозможно придумать более неподходящего момента. В тот же вечер один из моих одноклассников позвонил, чтобы пригласить меня на вечеринку у бассейна на следующих выходных. Очевидно, это должно было стать самым большим событием года, и там были бы все, кроме меня. Я раздраженно ходила из комнаты в комнату, и ничто не могло облегчить скуку и злость. Я и не подозревала, что бабушкина нить начала ткать свою собственную историю.
Той ночью я проснулась от того, что что-то дергало мою простынь. Я нервно приподнялась, устав от нашествия крыс. Но это была кукла, старая, грязная, одноглазая, говорящая кукла, о которой я забыла. Она смотрела меня своим единственным пластмассовым глазом и вдруг открыла рот, чтобы проиграть новую запись:
Ты была так добра ко мне, милая. Почему бы тебе не пойти и ненадолго не выпустить бабушку из ее комнаты?
– Эм… – Когда я села, кукла забралась на мою кровать и вразвалку направилась ко мне. В ее пустой глазнице белела нить, тянущаяся через всю комнату и дальше в коридор.
Если мы прогуляемся вместе, бабушка сможет привести папу в чувство. Тогда он отпустит тебя на вечеринку в бассейне. Разве это не будет весело?
Может, это звучало бы здорово, если бы не было искаженной записью изо рта старой говорящей куклы. Я лихорадочно искала что-нибудь, чем можно перерезать нить. Взгляд упал на ножницы, лежавшие на тумбочке. Когда кукла подобралась к моему лицу, я схватила ножницы и разрезала нитку. Кукла безжизненно осела на моей кровати. Но бабушкина нить не остановилась. Быстро отпрянув, она проскользнула обратно в куклу, затем обвилась вокруг ножниц, выдернула их из моей руки и прикрепила к кукле. Теперь негнущаяся рука держала их как мясницкий нож. Я отбросила куклу, но она, как ужасный пластиковый паук, вскарабкалась обратно на меня. Лезвия ножниц остановились в дюйме от моих глаз, и детский голос поставил ультиматум:
Если выпустишь бабушку – сохранишь свои глаза.
С куклой, плотно усевшейся на моей голове, я открыла дверь спальни. Коридор превратился в тоннель из нитей, похожий на логово паука. Единственный свободный путь вел прямо к последней двери в коридоре. Я думала о мамином отстраненном взгляде, о пьющем папе и его нежелании находиться дома… Мои родители сталкивались с этим с тех пор, как мы переехали? Скрывая это от меня, чтобы мне не пришлось терпеть кошмар, который бабушка плела вокруг нас? Открывая ее дверь, я почти не почувствовала укол дверной ручки .
– Привет, дорогая. – Бабушка улыбалась.
– Можешь, пожалуйста, убрать эту штуку?! – взмолилась я.
– Боюсь, что нет, дорогая. Она здесь, чтобы помочь тебе принимать правильные решения. – Я заметила, что нить, которая управляла куклой, была обернута вокруг бабушкиного пальца. – Сейчас ты оставишь дверь открытой для бабушки, не так ли?
В горле пересохло. Я отступила назад, готовая пропустить бабушку…
– СТОЙ! – Папа в пижаме метался в паутине из нитей. Бабушка встала, и тогда я заметила, что кукла больше не двигается. Нить имела силу только за пределами бабушкиной комнаты. Внутри, казалось, старая леди бессильна. Я сорвала ужасную куклу со своей головы и бросила ее на пол, где она и осталась лежать бесполезной кучкой пластика. Я выскочила из бабушкиной комнаты и захлопнула дверь. Чудовищный вопль сотряс воздух с другой стороны.
– Я знал… что она… собирается взяться за тебя, – папа тяжело дышал, – но она может причинить нам вред только тем, что мы даем ей или приносим оттуда. Там, внутри комнаты, она бессильна. Она может играть нашими чувствами и манипулировать нашими желаниями, но она не может навредить нам, по крайней мере, пока мы заботимся о ней и держим внутри комнаты.
– Кто она такая? – спросила я, – Что она такое?
– Это наш крест. У каждой семьи есть по крайней мере один секрет. Это наш.
– Дядя Ланс умер не в аварии, так ведь?
– Нет, – вздохнул отец, – не в аварии.
– Артур, – предостерегла мама.
– Она достаточно взрослая. После этого кошмара хуже не будет.
Папа отвел меня вниз и открыл запароленную папку на компьютере. Внутри были записи с камеры наблюдения, находящейся над дверью в конце коридора, которую я никогда не замечала. Я наконец поняла, как папа узнал, что я была у бабушки. Файл, который отец открыл, назывался “никогданезабывай.avi”.
– У дядя Ланса был инсульт. Тетя Джун, его жена, пыталась позаботиться о ее кормлении. Она не знала, что защита от этих вещей действует только на кровных родственников. Любой другой, кто войдет туда…
Ему не нужно было продолжать. Я могла видеть зернистое черно-белое изображение на экране: тетя Джун капает несколько капель крови ее мужа на дверную ручку, чтобы ее открыть. Переступает порог с черным кейсом в руках. Падает, сбитая с ног. Корчится в агонии, царапая пол, пока ее внутренности разлетаются вокруг. Это лицо… лицо живого существа, которого пожирают с ног до головы. Ее последним действием было захлопнуть дверь – запереть себя внутри вместе с бабушкой.
Тетя Джун пожертвовала собой, чтобы сохранить эту штуку запертой еще на один день, ровно настолько, чтобы дать нам время приехать и выполнить наш долг хранителей.
Прошло больше десяти лет с того дня, как я узнала правду и приняла должность хранителя. С тех пор мои родители развелись, стресс и страх рано свели моего отца в могилу. Тем не менее, я не могу жаловаться. Я привыкла к ужасающим иллюзиям и сверхъестественным явлениям. В отличие от всех остальных, кого я знаю, я могу рассчитывать на стабильный баланс на своем банковском счете, и мне никогда не придется работать. И все же, прогуливаясь по городу, вдыхая бодрящий прохладный воздух, я смотрю на симпатичные фасады бесчисленных домов и думаю о секретах, которые они могут хранить.
Думаю, сколько людей, с которыми я пересекаюсь, идут по жизни, не зная покоя, не забывая, что им нужно быть дома в полночь, чтобы принять доставку.
~
Перевела Регина Доильницына специально для Midnight Penguin.
Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.
