Моя дочь – серийный убийца. Я долго не решался это сказать. Много времени прошло с тех пор, как полиция пришла к ней домой, когда мы были у нее в гостях. Они нашли кладбище на заброшенном поле за ее домом, тела образовывали три широких круга, наподобие жутких ведьминых кругов. Когда они назвали количество убитых ею людей, число оказалось таким огромным, что я не мог понять, как ей это удалось к двадцати девяти годам. Спустя два года после того, как ее поместили в камеру смертников, я наконец сказал жене эти слова: “Наша дочь – серийный убийца.”
Люди обычно говорят, что женщины-маньяки – это редкость, и они не настолько опасны, как мужчины-маньяки. Но в жестокости убийств Фиона могла посоперничать с Банди и Дамером. Она была не менее сильной, порочной и жестокой. Об этом свидетельствовала коллекция сердец в ее холодильнике и отчеты коронера о том, что каждую жертву по несколько дней пытали и морили голодом, прежде чем убить.
– Покончить с ними было милосердно. Смерть. Никто не захотел бы жить после того, что она с ними делала, – полицейский сказал, что коронер при этих словах побледнел. За двадцать пять лет работы в полиции он никогда не видел ничего настолько ужасного.
Иногда по ночам я просыпался от кошмаров о ее злодеяниях.
Самым странным в этом всем было то, что Фиона была миниатюрной девушкой. Полиция оказалась совершенно сбита с толку тем, как ей удавалось все это совершить. Хуже того, они никак не могли понять, как именно она убила этих людей. Порезы были такими точными. Хирургически точными. Но в мире не было ничего, что могло бы нанести эти порезы. Ни скальпеля, ни ножа.
Все органы были удалены, а потом аккуратно зашиты обратно. Когда швы разрезали, то обнаружилось, что на внутренностях вытатуированы сотни строк на языке, который никто не смог расшифровать.
Моя дочь – не медицинский работник. И не татуировщик. Она говорит только на двух языках. Английский и испанский.
Мы избегали прессы, но это не означало, что никто о нас не напишет. И статьи появились. Статьи, в которых задавались вопросы, какое детство у нее было. Какими были ее родители. Они раскопали все о нашей семье и, вероятно, разочаровались, обнаружив, что мы были обычной американской семьей, поэтому занялись домысливанием. Возможно, мы были слишком скучными. Возможно, проблема заключалась в нормальности.
А может, мы очень хорошо заметаем следы.
В любом случае, мы с женой потеряли работу. К нам приставали на улицах. Несколько раз нам прокалывали шины, и мне трижды приходилось отмывать дом от граффити, называющих нас отвратительными словами. Наш сын не смог этого вынести. Он и его жена поменяли имена и уехали из штата. Но мы не могли последовать за ними.
Если бы мы уехали, кто навещал бы Фиону в тюрьме?
Я знаю, что люди хотели бы считать Фиону чудачкой. Что наклонности к убийству проявились в ней потому, что она была странной, одиночкой. Нет. Фиона была общительным ребенком. Она была чудесной дочерью, никогда не упускавшей шанса зайти к нам и помочь. Была чирлидершей и хорошо училась. У нее была компания друзей, с которыми она выросла. Она даже вышла замуж за свою детскую любовь, хотя не могу сказать, что она оказалась хорошей женой. Бедный Джеймс, его голову нашли в морозильной камере в подвале. Тело не найдено до сих пор.
Когда мы в первый раз навестили ее в тюрьме, это привело меня к тому, что я нашел на чердаке.
Нас попросили попытаться вытянуть из нее больше информации. Полиция сказала,что они смогли опознать не все тела, так что если бы смогли ее разговорить, это помогло бы семьям жертв обрести покой.
Также они хотели узнать, как она это делала.
Чувство вины за то, что наш ребенок сделал с детьми других людей, толкало нас на это сильнее, чем любовь к дочери. Как будто мы могли немного искупить ее поступки, узнав все, что можем.
Словно что-то могло загладить вину за рождение монстра.
Это случилось в день посещения. Мы сидели в нервном ожидании в комнате повышенной безопасности тюрьмы самого строгого режима. Двое надзирателей находились с нами в комнате, двое стояли снаружи, и четверо привели Фиону в наручниках.
Когда дверь открылась и вошла наша дочь, меня встревожило то, что на ее лице играла веселая улыбка, несмотря на наручники, сковывающие ее руки и ноги. Она выглядела на удивление хорошо. Это было неудивительно, она холодно улыбалась на протяжении всего процесса, но было что-то неприличное в том, как ей шла тюрьма. Она… сияла.
– Привет, пап, мам, – она села напротив нас. Я вздрогнул от звяканья наручников.
– Фиона, – выдавила моя жена – Кристина, крепко сжимая в руке салфетку. Затем она снова заплакала, и Фиона немного изменилась в лице. Она с беспокойством посмотрела на Кристину.
– Мам, пожалуйста, не плачь. Если бы вы знали то, что знаю я, вы бы не расстраивались.
Злость начала закипать внутри меня. Что за хрень творится с Фионой? Я достаточно прочитал о серийных убийцах, чтобы знать, что они лишены эмпатии и человеческих эмоций в целом, но это не та маленькая девочка, которую я растил.
– Что с тобой случилось? – спросил я тихим голосом, пытаясь сдерживать эмоции. – Почему ты убила всех этих людей?
Фиона улыбаясь откинулась на спинку стула и убрала за плечо светлые волосы.
– О папа, это не важно. Ты не можешь остановить нас. Не важно, насколько сильно ты будешь пытаться.
Я не мог понять, о чем она говорит.
– Фиона, – я стремительно терял терпение, – о чем ты говоришь?
– Я говорю о твоем отце, пап. И о его отце. И о его отце. Обо всех поколениях.
Я сглотнул и посмотрел на охранника. Однако, если ему и показалось в нашем разговоре что-то странное, он этого никак не выдал.
– И что с ними? – спросил я с беспокойством в голосе.
Фиона вопросительно наклонила голову, и на мгновение я увидел в ней шестилетнюю девочку, которая так делала, занимаясь математикой.
– Ты действительно не помнишь?
Я беспокойно поерзал на стуле.
– Ты знаешь, в чем дело. Всегда знал, – сказала она, подавшись вперед.
– Я… я действительно…
– Нам не нравится, когда ты лжешь.
– Я… – я запнулся, и замолчал, не понимая, что за игру она ведет.
Она откинулась назад и широко улыбнулась. А потом, могу поклясться, мое сердце остановилось. Внезапно в комнате потемнело, глаза Фионы стали абсолютно черными. Кожа и волосы побледнели.
Но надзиратели просто стояли, казалось, ничего не замечая, застыв во времени. Я глянул на Кристину, она сидела, глядя перед собой пустыми глазами, на ее щеке застыла слеза.
Дочь заговорила, и из ее рта посыпался пепел, а голос стал глубоким и холодным:
– Elamen xarote koikayi ayede ur ceplra. Tenu devit okpaya em ur ed misdo. Eladi goderah devit ga oruf uru kedorii.
Эти слова… Я знал эти слова. Я читал их раньше.
Холодными потными ладонями я оттолкнулся от стола, наклонив стул, и привалился к стене, грудь сковал ужас.
Внезапно все снова стало нормальным. Лицо дочери стало обычным. Плечи жены вздрагивали от рыданий, она не могла сказать ни слова, а Фиона сидела с улыбкой, которая совсем не отражалась в ее глазах.
Дрожа, я сказал охране:
– Мы закончили.
Жена повернулась ко мне, я посмотрел в ее заплаканные глаза.
– Нам нужно идти. Сейчас.
Последнее, что мы услышали, выходя из комнаты, был смех Фионы, когда-то звонкий, а теперь холодный и жестокий.
***
Вернувшись домой, я дождался конца ужина, и мы отправились спать. Я подождал, пока Кристина выпьет снотворное, и ее дыхание станет достаточно ровным, чтобы убедиться, что она спит. Затем тихо встал и отправился на чердак.
Я точно знал, что искать. Поднявшись через квадратный люк в темную, тихую комнату, в которую не заходил с самого переезда в этот дом, я посветил фонариком по сторонам. Большая часть помещения была занята старыми детскими игрушками, одеждой, вещами, которые мы планировали отдать, но так и не собрались это сделать. Старой мебелью наших родителей.
Здесь же, в углу комнаты, стояла картонная коробка, причина, по которой я не заходил на чердак годами. Во рту пересохло, руки тряслись, я подошел к ней и подтянул к себе. Затем глубоко вздохнул и открыл ее.
Внутри лежала стопка дневников в кожаных переплетах, которые я надеялся больше никогда не видеть.
В них были имена и детали мучений и убийств каждого человека, убитого моей семьей. Кровавое и жестокое наследие охотников на ведьм, которыми мы были раньше.
Вот только… это были не ведьмы. Вы уже знаете это, если вам что-нибудь известно о процессах над ведьмами.
То, на что охотились охотники на ведьм, было гораздо, гораздо древнее.
Они охотились на Древних Богов.
Видите ли, этот мир принадлежал Древним задолго до того, как стал нашим домом. Он принадлежал могущественным существам, наводившим на нас ужас. Но мир постепенно менялся, все меньше и меньше людей верили в народные сказки, и так же они перестали верить в Древних Богов.
Что могут боги без молитв и страха, сохраняющих их могущество и бессмертие.
И они стали жить среди нас, чтобы адаптироваться к смерти. Менее могущественные. Менее защищенные. И мы этим воспользовались. Мы охотились на них во имя нашего собственного Бога. Мы решили, что это необходимо делать, чтобы сохранить наш вид.
Что мы были слугами Божьими, исполняющими его волю.
Моя семья поддерживала традицию годами, находила оставшихся Древних и уничтожала их. До тех пор, пока не родился мой отец и не отказался продолжать дело своего отца. Отец убил деда, когда был подростком. Он защищал девушку, которая позже стала его женой. Моей матерью.
Он сохранил дневники. Сохранил, чтобы рассказать мне об истории, которой он стыдился, чтобы сказать, что я не должен идти по этому пути. Я прочитал их много лет назад и ужаснулся от количества жизней, отнятых моей семьей.
И я не продолжил семейную традицию. Я прожил достойную жизнь и построил хорошую семью.
Или я так думал.
Я переворачивал пожелтевшие от времени страницы, читая имя за именем, записанные побледневшими чернилами.
В конце концов я нашел то, что искал.
Это было в третьем дневнике. Последние слова Древней богини, которую сожгли заживо:
Elamen xarote koikayi ayede ur ceplra. Tenu devit okpaya em ur ed misdo. Eladi goderah devit ga oruf uru kedorii.
Произнеся эти слова вслух, осознавая, что они написаны не просто на языке, которого никто не понимает, а на языке, который никто и никогда не должен был понять, я увидел, как они медленно превращаются в английский.
За каждого убитого вами мы возьмем взамен тысячу таких, как вы. Наша месть осуществится вашей собственной кровью.
Но кровь стыла не от слов, сказанных Фионой. А от тех, что были записаны ниже.
Слов, написанных старыми выцветшими чернилами:
Не бойтесь смерти. Бойтесь того, что ждет вас после.
~
Телеграм-канал чтобы не пропустить новости проекта
Хотите больше переводов? Тогда вам сюда =)
Перевела Регина Доильницына специально для Midnight Penguin.
Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.
