– То есть… хотите сказать, она… пустышка? – Моя мама плачет.
Доктор дергается, как от удара.
– Не совсем… подходящее слово, но, да, ваша дочь бесплодна. – Она поворачивается ко мне. – Мне жаль, Лореляй, но преждевременная менопауза необратима. Даже когда станешь старше, ты не сможешь иметь детей.
С всхлипом мама прижимает руку ко рту, дрожа. Машинально я оборачиваюсь к ней и, нерешительно прикоснувшись к вздрагивающей спине, глажу меж лопаток в попытке успокоить.
– Все будет хорошо. Это же не конец света.
Но она со мной не соглашается. Хотя, на мой взгляд, все действительно не так уж плохо. Мне семнадцать, и меня не слишком волнует перспектива (или отсутствие перспективы) иметь когда-то там, в будущем, детей. В конце концов, у меня теперь никогда не будет месячных – чем не сделка века?
Поэтому я даже не думаю расплакаться, а вот мама ведет себя так, словно у меня диагностировали опухоль мозга. Я оглядываюсь на доктора, чтобы пожать плечами, извиняясь, но та смотрит в сторону. Единственным звуком, нарушающим тишину комнаты, остается плач моей матери.
***
Мама не приходит в себя даже спустя несколько дней. Она заперлась в спальне, и, несмотря на попытки к ней пробраться, отказывается с нами контактировать. Ее бесконечные рыдания разносятся по дому эхом, вибрируя о деревянные стены.
Я высыпаю в кастрюлю спагетти, вздрогнув от всплеска воды и протестующего шипения плиты. Сейди, моя сестра на 4 года младше меня, с любопытством смотрит за процессом из-за кухонного стола.
– Меня от макарон уже тошнит, – фыркает она.
– Не нравится, готовь сама, – демонстративно закатив глаза, небрежно парирую я, хотя внутри тревожно.
С того самого визита к врачу мама практически ничего не делала – не ела, не принимала душ, не разговаривала, – и это очень непохоже на нее. Она всегда казалась мне стойкой женщиной, супермамой, заменившей нам еще и отца после того, как тот умер. Когда до кухни доносится отчетливый громкий всхлип, в груди колет от чувства вины.
– Мама плачет из-за твоей матки? – раздосадованно стонет Сейди.
Я смеюсь.
– Ага, злится, что не вышло из меня инкубатора для внуков.
Пока мы едим макароны с маслом, мамин плач, вздохи, шумы затихают и, наконец, обрываются совсем – скорее всего, она засыпает. Таков был ее распорядок последние три дня – плакать, спать, снова плакать.
– Ты уже сделала домашку? – строго спрашиваю я, прерывая молчание.
На этот раз глаза закатывает Сейди.
– Да, мам.
– Я просто спрашиваю. Ну, знаешь, чтобы ты тоже не стала разочарованием семьи.
Перестав недовольно гримасничать, она становится не по-детски серьезной.
– Ты не разочарование, Лори, это не…
Ее прерывает стук в дверь, но куда сильнее меня напрягает скрип кровати в маминой спальне. Она встает, выходит наружу, спускается в прихожую и открывает дверь с приветливой улыбкой. Ничего не сказав, я выглядываю из кухни. На пороге стоит лысеющий седой мужчина, на бедре у него сумка, на лице – круглые очки. Я пристально всматриваюсь в него, но все равно не узнаю.
– Нейтан, – выдыхает мама с очевидным, неприкрытым облегчением в голосе. – Пожалуйста, проходи.
Нейтан заходит, и они оба заглядывают к нам в кухню. Теперь я смотрю и на маму – она выглядит ужасно. Под глазами темные мешки, волосы спутались и истончились, глаза красные и все еще блестят от слез, а сосуды в них полопались. Но она нам улыбается – впервые, кажется, за целую вечность.
– Лори, Сейди, познакомьтесь – это Нейтан, мой друг.
– А, м… привет, – говорю я неуверенно, и Сейди за мной повторяет. – Хотите спагетти?
Натан невесело усмехается.
– Нет, спасибо, дорогая. – Его тон сразу ставит меня в тупик. – Рад с вами познакомиться. Ваша мама столько мне о вас рассказывала.
Сейди, в отличие от меня, слава богу, еще не настолько скована этикетом:
– Мама, – говорит она, – кто это и зачем он здесь?
Нейтан смеется, а мама отчего-то краснеет.
– Милая, это невежливо. Нейтан здесь, чтобы нам помочь. Давайте вместе поднимемся в кабинет, ладно? Все мы.
Я склоняю голову, сбитая с толку. Мама никогда не пускала нас в свой кабинет, никогда. Дверь всегда была заперта, и пытаться как-то ее обойти всегда запрещалось. Якобы из-за важных юридических документов, которые там хранились: мама была юристом и не хотела, чтобы мы увидели конфиденциальную информацию.
– Кабинет? – переспрашиваю я осторожно, оглядываясь на Сейди. Она тоже явно растеряна.
– Да. – Мама нетерпеливо кивает. – Пойдемте, времени не так много.
Мы вчетвером поднимаемся по лестнице на второй этаж и направляемся к двери. Мама на мгновение исчезает и возвращается с ключом, ржавым и серебряным, словно с оранжевыми крапинками. Она вставляет ключ в замок и поворачивает, открывая дверь с сильным скрипом.
– Какого хрена?.. – шепчет Сейди, и из-за гула в ушах я едва слышу, как мама ее отчитывает. Никогда в жизни не видела ничего подобного. Стены испачканы алыми надписями, которые – хотелось бы верить – сделаны краской, а не кровью.
«ОН ИДЕТ.
НА РАССВЕТЕ ОН ВОССТАНЕТ.
СМЕРТЬ НЕВЕРУЮЩИМ.
ТА, ЧТО РОДИТ ЕГО, БУДЕТ БЛАГОСЛОВЛЕНА».
На полу валяются деревянные тотемы, стянутые сломанными костями и грязными веревками. Скелет какого-то животного, похожего на овцу, валяется в углу, как малыш в тихий час. На потолке, как солнце, сияет пентаграмма.
Мама еле слышно вздыхает.
– Девочки, я хотела рассказать вам об этом позже, но из-за обстоятельств придется сделать это сейчас. – Ее глаза, переполненные гордостью, оглядывают комнату. Приосанившись, она поворачивается к нам. – Дело в том, что наша семья особенная, хотя и по-своему несчастна. В наших жилах на протяжении многих поколений течет кровь Люцифера, и мы живем, чтобы служить ему, как его дети. И за это мы обязаны отблагодарить его подарком. Таким, какой только женщина может быть. Сосудом. Его ребенком.
– И-извини, что? – Я заикаюсь, отупело уставившись на скелет в углу.
– Ему нужен сын. Твой отец умер только потому, что я родила двух дочерей, и, боюсь… следующее наказание может быть хуже. – Мама смотрит на меня, и глаза у нее снова наполняются слезами. – Лореляй, я знаю, что мы были очень близки, но… ты бесплодна. – Она переводит взгляд на пентаграмму. – Наверное, это проверка моей преданности.
Переглянувшись с Сейди, я поворачиваюсь к двери, но Нейтан уже встает в дверном проходе, скрестив руки на груди.
– Боюсь, времени у нас почти нет, – продолжает мама. – Кто знает, что с нами иначе станет в следующие несколько лет. Поэтому… я пригласила Нейтана. У Сейди еще есть шанс зачать ребенка, прежде чем мы потеряем всякую надежду.
– Чего?!! – отчаянно кричит Сейди. Я только стою, разинув рот, – а дальше все происходит слишком быстро.
– Вы сумасшедшие! – Я, наконец, тоже начинаю кричать. – Психи, конченные психи. Думаешь, я позволю этому подонку насиловать мою сестру? – Кровь у меня вскипает в венах. Я поворачиваюсь к Нейтану, который уже деловито тянется к молнии, и, пользуясь этим, мать шагает к Сейди. – Ни хрена подобного!
Мир размывается. Мать берет Сейди за плечи – та глухо всхлипывает. Нейтан расстегивает ширинку… И я, обутая в тяжелые кеды, изо всех сил бью его прямо в пах. Он падает на пол с протяжным стоном.
– Гребаный извращенец, – кричу я.
Пока он корчится и стонет, я торопливо ищу на полу глазами что-нибудь, что угодно. Большая кость – кажется, бедренная – подойдет. Я поднимаю ее, едва справляясь с тяжестью, поворачиваюсь к матери, все еще цепляющейся за кричащую Сейди, и бью с размаху, надеясь разбить череп. Она тоже падает, и, судорожно схватив Сейди за руку, я бегу.
Мы летим вниз по лестнице, перепрыгивая через ступени. Мать кричит нам в спины:
– Куда собрались, твари? Мы вас везде найдем. И вы будете служить нашему Отцу!
Под всхлипы Сэди я с размаху открываю входную дверь, и мы бежим в ночь, в никуда. И только после я понимаю, что совсем не знаю, что делать дальше.
Клянусь, кто-то наблюдает за нами даже вне дома. Кажется, я облажалась.
~
Перевела Кристина Венидиктова специально для Midnight Penguin.
Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.
