Не знаю, найду ли я здесь освобождение или утону в пучине чужих кошмаров и трагедий, но я рада, что осталась, и я хочу поделиться. Осталось только дождаться…
⠀
Главы: 1
~
– Черт. – Тиген наконец нарушила затянувшееся молчание, последовавшее за печальным рассказом Сесилии. Она прикурила от окурка новую сигарету и положила ногу на ногу, демонстрируя угловатые колени. – Хорошо, что меня такое не трогает.
Сесилия ответила коротким смешком, одновременно передав им и глубокую печаль, и искреннюю признательность за возможность хоть немного сбросить груз с души.
– Спасибо, что поделилась, Сесилия. – Голос Вало был теплым и участливым, поразительно глубоким и раскатистым даже для такого исполинского мужчины.
Она просто кивнула в ответ, поток слез на лице женщины понемногу стал замедляться, а на лицо сама собой вползла легкая полуулыбка.
– Кто… следующий? – осторожно спросила я, заранее пугаясь возможности столкнуться с еще одной кошмарной историей, но в то же время жаждая приблизить свою очередь. Мне так нужно было хоть немного ослабить напряжение, получить хотя бы иллюзию контроля над своей жизнью, но приходилось ждать, пока остальные поделятся своими историями.
Молодая девушка лет двадцати слева от Сесилии – Томасин – разжала кулак, явив на свет маленький шарик, в который превратился ее листок. Она расправила его длинными, переношенными нарощенными ногтями и показала группе номер: 2.
– Думаю, я, – пискнула она, бросив листок на колени. – Хм, я Томасин.
Эди ободряюще улыбнулась юной участнице, и, хотя улыбка и не предназначалась мне, я сразу успокоилась.
– Не торопись, дорогая. Мы все здесь для того, чтобы поддержать тебя.
Томасин резко выдохнула, поерзала, устраиваясь в удобной позе: размяла шею, морщась от боли, потерла плечо…
– По моему виду вы, наверное, уже догадались, – начала она, указывая на свои волосы и макияж, – что я боюсь зеркал. Это называется катоптрофобия.
И внезапно ее нелепый внешний вид обрел смысл. Тональный крем пятнами, неровные косые стрелки на глазах. Всклокоченные волосы, отросшие иссиня-черные корни, резко контрастирующие с обесцвеченными патлами. Я почувствовала укол вины за то, что судила ее по внешности, совершенно не подозревая, как влияет на девушку фобия.
– Я всегда хотела быть красоткой, – вздохнула Томасин, вяло покачивая головой. – Когда была маленькой, я хотела стать принцессой, хотела стать моделью, хотела стать гребаной Барби. Вот только родилась с тьмой и уродством внутри. Я ненавидела смотреть в зеркало, но, как выросла, только этим и занималась. Смотрела в зеркало и мысленно себя препарировала. Плоская грудь. Черные тусклые безжизненные волосы. Огромный кривой нос. Маленькая жутенькая уродина, – издевалась она над собой насмешливым тоном, приправленным тревогой. Томасин несколько раз ткнула пальцем в воздух перед своим лицом, будто снова стояла в тот момент лицом к лицу со своим отражением.
– Ты красивая девушка, Томасин… – попыталась вмешаться Сесилия.
Томасин резко повернулась, уставившись прямо ей в лицо, и отрезала:
– Нет. Это не так.
На несколько мгновений в комнате повисла неловкая тишина. Затем Томасин продолжила:
– А вот моя старшая сестра… она была прекрасна. Высокая, с длинными ногами, копной светлых волос, с идеальной фигурой. Ей никогда не пришлось бы хотеть стать похожей на Барби. Она уже была Барби. И идеальность ее была не только внешней, нет. Она была безумно нежной, очень доброй. Я так сильно любила ее. Она была моим кумиром… Я мечтала стать такой же, как она.
Когда она покончила с собой, мой мир… рухнул. Мне не на кого больше было равняться. А что еще хуже, осознание того, что идеальный человек, которым я хотела стать, был таким несчастным, лишило меня последней надежды. Ну какие тогда были шансы у меня? – Капли слез выкатились из глаз Томасин, запутавшись в корке туши на нижних ресницах.
– Я так сочувствую твоей потере, Томасин, – робко пробормотала я. Это было самое малое, что я могла сделать.
Изящно промокнув глаза рукавом рубашки, девушка кивнула мне.
– Спасибо. Мне было тогда всего четырнадцать, а ей на пару лет больше. Мы жили в одной комнате… И однажды я нашла ее повесившейся в шкафу. После этого я возненавидела себя еще больше. Зачем жить мне, когда ее не стало? Я выкрасила волосы, рисовала себе ее лицо ее косметикой, пыталась скопировать ее… но я никогда не была настолько красивой. И все еще ненавидела зеркала. Но моя фобия появилась лишь спустя годы.
Томасин ненадолго замолчала.
– Это случилось, когда мне было двадцать. Я училась в университете, получала высокие оценки… даже встречалась с парнем, который на самом деле любил меня такой, какая я есть, понимаете? Думал, что… что я красивая, – вслух размышляла Томасин, глядя в никуда. – Он знал о моих проблемах с самооценкой, так желал мне помочь… говорил: “Я просто хотел бы, чтобы ты увидела себя моими глазами, Томасин…” А потом предложил одну идею.
Раздался тихий скрип – Алек поерзал на стуле, устраиваясь поудобнее.
– И что это была за идея? – спросил он.
Томасин скрестила лодыжки, одними пальцами касаясь потертого линолеума. Она была такой крошечной, что не могла полностью поставить ступни на пол.
– Ну, он… он периодически принимал галлюциногены, в качестве духовной практики или чего-то в этом роде.Он предложил нам вместе принять кислоту, чтобы я познала себя, увидела себя такой, какая есть на самом деле, ушла от образа, который все старалась натянуть и всегда терпела неудачу…
Я сомневалась, но он настоял. Я доверилась ему. Мы приняли, хм, таблетки, и какое-то время ничего не происходило. Я поняла, что под кайфом, только когда узоры на стене передо мной ожили… самые обычные линии, формы, трансформировались, обретали какой-то особый смысл. Я такого никогда раньше не испытывала. – Томасин пальцем рисовала перед собой изгибы одной ей известного узора. – Это было прекрасно… будто со мной без слов говорила сама Вселенная. Но потом узор на стене начал просто монотонно качаться, как маятник, бесконечно, как…
Томасин сделала долгий прерывистый вдох, собираясь с силами перед тем, как продолжить:
– Мой парень нашел меня на кровати. Он шел, а я видела след, тянущийся за ним… он поставил пластинку, лег рядом и обнял меня. Самый волшебный опыт в моей жизни, – выдохнула она, смежив глаза и наслаждаясь воспоминаниями.– А потом он… сказал, что теперь мне нужно пойти и посмотреть на себя в зеркало, – заикаясь, проговорила Томасин, тревожно сглотнув. – Сказал, что теперь я наконец-то увижу то, что видел он: красивую и совершенную, очищенную глубинную сущность, а не физическое тело. Я забеспокоилась, попыталась рассказать ему о своих сложных взаимоотношениях с зеркалами, но… он снова настоял. И я снова доверилась. Пошла в ванную, соединяясь с миром все глубже, как только касалась ногой земли. С каждым шагом испытывая чистый экстаз. Я не раз слышала истории про всякую чертовщину, что чудится в зеркалах под кайфом, поэтому была приятно удивлена, когда просто… увидела себя. Ничего странного, кроме пульсирующих зрачков… немного грубые черты лица, но ничего ужасного, – описывала Томасин. – Поначалу, по крайней мере.
Девушка на мгновение замолчала, и никто из нас не решался прервать гнетущую тишину. Только Тиген выпустила очередной клуб дыма.
Томасин спрятала лицо в ладонях.
– Я наконец-то почувствовала себя красивой. Я улыбалась, смеялась, прижалась к зеркалу ладошками… Счастливая, я впервые смотрела прямо себе в глаза. Пока они не перестали быть моими. Стали блестящими, желтыми, как отражающий свет кошачий зрачок. Оцепенев, я наблюдала, как отражение отделилось от меня, сжало кулак и с размаху ударило – бах-бах-бах – по зеркалу, безумно ухмыляясь. – Томасин запнулась.
Комок встал у меня в горле, когда я попыталась представить, какой ужас почувствовала бедная девушка.
– В тот момент я видела себя. Не себя… но себя, не знаю, как объяснить. Тогда я впервые увидела свое истинное “я”, – заикаясь, выдавила Томасин, сжав зубы, испачканные ярко-розовой помадой. – А потом… она заговорила со мной… издевалась надо мной хуже, чем я когда-либо могла. Называла меня скучной, уродливой, никчемной и каждое слово вбивала в зеркало ударом кулака. Надо мной что-то мелькнуло… Я посмотрела вверх и увидела нечто, раскачивающееся взад и вперед, взад и вперед… пару бледных ног. Я чуть с ума не сошла, когда поняла… кто это.
Отражение сказало, что мне никогда было не стать такой красивой, как она, как моя сестра… и поэтому я… я шипела ей свой яд в темноте, каждую ночь. Стоило свету погаснуть, и я начинала шептать, сея семена ненависти к себе в ее невинный разум, пока она… пока она… – Слезы душили Томасин. – Я попыталась закричать, сказать, что это не я, что я никогда не сказала бы ничего подобного своей любимой сестре, но изо рта не вырвалось ни звука. И тогда я вспомнила…
Вспомнила, как тихо рыдала моя сестра, когда уродливые и полные злобы слова выскользнули едва слышно из меня в темноту спальни… “ты ничто, ты ничего не стоишь, всем было бы лучше без тебя, хоть бы ты умерла…” – Черные слезы потоком лились по лицу Томасин.
Она утерлась рукавом, размазывая пятна косметики по ткани, и продолжила:
– В одном я все же была права: эта штука не была мной. Я просто стояла и смотрела, парализованная, неспособная позвать на помощь, неспособная издать и звука, как отражение начало яростно ковырять ноготь, пока он не поддался и не оторвался от ложа, сломавшись с оглушительным треском!
Я вздрогнула от резкого вскрика Томасин и от образа, живо вставшего у меня перед глазами.
– Меня вдруг пронзила такая боль, будто это из моего тела сейчас вырвали кусок. Я даже посмотрела на дрожащие руки, приклеенные к зеркалу, чтобы убедиться, что ногти все еще целы. – Девушка крепко обхватила указательный палец левой руки, будто пытаясь заглушить тупую ноющую боль.
В обезображенном черными потеками лице я видела, как страх приходит, вытесняя печаль, вытесняя боль. Как приходит ужас, от которого можно укрыться только полностью эмоционально отстранившись. Голос Томасин стал пустым и глухим:
– А затем мое отражение схватилось за сломанный ноготь и начало его раскачивать, пока он не поддался… я смотрела, как она начала его тянуть, и кожа над ним стала расслаиваться и рваться. Как она начала снимать ее медленным неспешным движением… Боль была просто адской, но стало еще хуже, когда она полностью содрала кожу с моего пальца. Неумолимая, она вся тянула и тянула, яростно обрывала руку, пока на ладони не раскрылась рана… она просунула пальцы глубоко внутрь, до самого сустава, а потом сдернула плоть, как перчатку с руки, – Томасин зажмурилась в ужасе.
Дон просто сказал: “Черт”. Это мнение поддержали все члены группы, даже Эди. Все мы семеро кивнули в унисон.
Лицо Томасин стало каменным, когда она продолжила:
– Но это не самое худшее. Самое ужасное то, что произошло потом. И что преследует меня по сей день…
– Что произошло, Томасин? – спросил Алек, нахмурившись от беспокойства за девушку.
– После того, как мое отражение сорвало с себя плоть, я ожидала увидеть кости человеческой руки, но… но все оказалось намного хуже. Вместо этого открылась другая рука. Бледная, болезненно-серая, полностью покрытая… чешуей. – Томасин заметно дрожала, положив руку на живот, будто пытаясь унять боль. – Она хлопнула своей новой ладонью по зеркалу – тонкому и хрупкому барьеру между нами – посмотрела на меня своими кошачьими глазами и сказала…
“Тебе никогда не быть красивой, потому что я – это ты. И однажды… Я перерасту тебя”.
Никто не произнес ни звука. Я поставила пятку на землю, успокаивая прыгающую ногу – мой давний нервный тик. Я даже и не заметила когда начала. Вало закрыл лицо гигантскими руками, лысая голова поблескивала в свете галогеновых ламп. Томасин несколько раз поверхностно вздохнула, торопясь закончить рассказ:
– Я наконец-то снова обрела контроль над своим телом, достаточный, чтобы суметь отшатнуться от зеркала, развернуться и выбежать из ванной. Мой парень очень беспокоился обо мне, пытался утешить, говорил, что просто случился неудачный приход. – Она тяжело вздохнула. – И сначала я даже почти поверила ему, но после того дня стала ужасно бояться зеркал, точнее, своего отражения. Ведь, когда я пришла домой и в ванной, встав перед умывальником, взглянула в зеркало… она была там. Мое отражение. Вцепившаяся зубами в лохмотья кожи на предплечье. Отрывающая длинную полоску. Обнажающая омерзительную чешую. Я накрыла зеркало полотенцем, но это не помогло. Каждый раз, когда где-нибудь я замечаю свое отражение, меня становится все меньше, а ее – больше. Каждую секунду каждого дня я чувствую как она растет… Мне всегда больно. Раньше я ненавидела зеркала, потому что ненавидела свою физическую оболочку… а теперь ужасно боюсь зеркал, потому что они показывают, кто я есть на самом деле. Кем мне суждено стать.
Томасин замолчала на мгновение.
– В моем доме больше нет зеркал. Я никогда не войду в чужой дом… даже если хозяева пообещают накрыть зеркала, я все еще буду знать, что она ждет по ту сторону. Даже если зеркало закрыто… – Она вздрогнула, крепко обхватив себя руками.
– Я все еще слышу, как она… колотит по стеклу.
~
Оригинал (с) hercreation
⠀⠀
Перевела Юлия Березина специально для Midnight Penguin.
Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.
