Романтика этих мест обошла меня стороной. Я помню лишь жару, духоту военного лагеря и бесконечные старинные сказания о худших ужасах, что можно себе вообразить. Эта история о штаб-сержанте Гэри и о том, к чему приводит ярость.
Штаб-сержант Гэри Лэм выбросился с веревкой на шее из окна четвертого этажа госпиталя Сент Огилви Дженерал 15 апреля 2011 года. Персоналу потребовалось шесть минут, чтобы взломать дверь, которую он забаррикадировал изнутри, и вытащить его. К тому времени он вырвал шесть из десяти ногтей, оставив кровавые борозды на шее, а его лицо распухло как пудинг и окрасилось в цвет переспелого винограда. Не говоря уже о высунутом и почти откушенном из-за непроизвольного спазма челюстей языке или пятнах мочи и экскрементов, покрывавших всю нижнюю половину больничной рубашки. Взглянув на это, вы и без лицензии врача поняли бы, что пора разворачивать мешок для трупов.
Шесть минут – вечность для задыхающегося человека, и за это время быстрорастущей толпе у стен госпиталя явилось еще одно ужасающее зрелище. Пока Гэри Лэм болтался туда-сюда на ветру, некая женщина, возможно, медсестра, безуспешно пыталась затащить его обратно в палату. Конечно, единственное, что пришло ей в голову – потянуть за саму веревку – действие, которое мало что дало, кроме как превратило мужчину в подобие жуткой марионетки.
***
Чтобы по-настоящему проникнуться ужасом Юго-Восточной Азии, если вы не местный житель, перво-наперво нужно понять, что мы видим нашу страну совсем не так, как вы.
Распространенное описание, пестрящее в бесчисленных блогах и идеально вылизанных страницах в социальных сетях, романтизирует этот край. Нетронутые пляжи, очаровательные уличные торговцы, прекрасная погода… Этот образ чаще всего транслируют выпускники колледжей, взявшие год передышки, чтобы “найти себя”.
Я вижу это иначе.
Понимаете, те из нас, кто вырос в этих местах, не помнят, как резвились на пляжах или ходили в бар с привлекательными соседями по хостелу. Прежде всего мы помним жару. Гнетущую, вездесущую жару и густую, приторную влажность, обжигающую глаза и подавляющую любое подобие рациональной мысли.
Еще мы помним старые легенды об ужасных сущностях, которые норовят увязаться за вами следом до самого дома из-за неловкого несвоевременного комментария. Сущностях, появляющихся не на пороге дома, а на потолке вашей спальни. Сущностях, хватающих вас за руку, пытающуюся нашарить выключатель на стене в темной комнате. Или за лодыжки, когда вы решили в одиночестве охладить тело в местном водоеме. Сущностях, которых совершенно не напугал тот факт, что густые тропические леса уступили место монолитам из стекла и бетона.
Может быть, из-за этого я чувствую себя в безопасности, рассказывая о тех событиях, только потому, что пишу это из квартиры в Лос-Анджелесе за несколько континентов оттуда.
Большинство моих историй связано с теми годами, что я провел в армии. И, хотя сам я никогда не видел и не испытывал ничего особенного во время службы, но мы проводили уйму времени, зарываясь в грязь тропических лесов в самых старых частях страны. А это означает, что в моем окружении не было недостатка в людях, желавших поделиться сверхъественным опытом.
Старший сержант технического батальона, прикрепленного к нашему подразделению, всегда был рад попотчевать меня историями. Его имя стерлось из памяти, но мы провели с ним немало ночей на посту на третьей вышке, откуда открывался вид на залитый лунным светом аэродром. В одну из таких ночей он, навалившись на перила с сигаретой в зубах, выпуская клубы едкого дыма, от которого я тщетно пытался отмахнуться, рассказал мне первую историю.
– Ты же знаешь, что Гэри не кончал с собой, так?
***
Гэри был худосочным коротышкой, который не вытянул бы и на 60 килограмм в промокшей насквозь полной амуниции. И это, несомненно, было источником его хронической неуверенности. Возможно, именно поэтому он был таким первостатейным придурком. Тридцативосьмилетний штаб-сержант вечно крался по базе с неизменной хмурой гримасой на лице в поисках новобранцев, которых можно было закошмарить. Ничего удивительного, что и в семейной жизни он был далеко не святым.
Его девушка Елена была с ним вместе еще со школы. Она всегда знала, что могла бы добиться высот в жизни, но никогда не находила в себе мужества разорвать отношения, страшась одиночества. Она выслушивала, иногда печально, иногда с обидой, истории подруг, описывающих бурные романы, свидания, рождающие румянец на щеках и нелепые, широкие жесты, которыми их осыпал нескончаемый поток поклонников. А потом наблюдала, как эти самые подруги, одна за другой, наконец вылавливали идеальных мужчин из хаоса одинокой взрослой жизни и всю оставшуюся жизнь проводили в раю. В раю, которого, как она уже поняла, у нее никогда не будет.
Конечно, это не было правдой, на самом деле. У ее подруг, как у любых человеческих существ, были такие же проблемы и недостатки. Просто изнуряющая депрессия, угнетающая разум Елены большую часть ее жизни, заставляла траву на чужом поле казаться зеленее.
Ну и конечно, делу совсем не помогало то, что у Гэри не было ни одного из качеств, о которых говорили ее подруги. С ее точки зрения все выглядело так, будто ее мужчина просто перестал прилагать какие-либо усилия, стоило им официально стать парой. Никаких романтических стихов. Никаких подарков на годовщины. Просто серое унылое совместное существование в общей квартире, размытый хоровод пробуждений, работы и сна. Так и утекала сквозь пальцы их жизнь.
Возможно, именно потому, что у нее было так мало, она стремилась тисками удержать ускользающие обрывки отношений. В последний год совместной жизни ей овладел страх перед возможностью неверности ее мужчины. Проявлялось это в бесконечных смс, приходящих ему на телефон во время брифингов по оперативным вопросам, на которые он безуспешно пытался тайком отвечать. В том, что она то и дело появлялась на пропускном пункте, чтобы убедиться, что он действительно находится там, где сказал. Так или иначе ее опасения тревожно быстро переросли в одержимость.
И она не ошиблась. Оказалось, что наш штаб-сержант предпочитал теории практику, и однажды вечером Елена вернулась домой, обнаружив его в постели с двадцатилетней девушкой из клуба, извивающейся и двигающейся под ним со страстью, которой сама она никогда в жизни не испытывала. Крах был историческим. На следующий день она ворвалась в лагерь в водовороте мелодрамы и вцепилась в проржавевшие кованые ворота, диким криком осыпая неверного проклятиями. Бедному постовому пришлось силой отрывать жилистую женщину от ворот, так и не преуспев в попытках поднять ее с окровавленных коленей. В конце концов, поклявшись отомстить сержанту, съежившемуся в своем кабинете, она вихрем умчалась прочь.
В тот же день, одетая во все красное, она выбросилась из окна их общей квартиры на восьмом этаже. В особенно мстительном порыве она попыталась правильно рассчитать время, когда Гэри возвращался с работы. К счастью для него, когда он прибыл, место уже было окружено сиренами и полицейской лентой, а ужасная, переломанная и смятая фигура накрыта брезентом.
Тем не менее, ее выбор одежды, незначительная, казалось бы, деталь, не ускользнула от внимания сержанта. Видете ли, Елена была китаянкой, а в традиционной китайской культуре красный цвет считается священным до такой степени, что им готовы обмазать что угодно при каждом удобном случае. Вспомните любой китайский ресторан. И это неудивительно, учитывая, что именно красный ассоциируется с радостью, энергией и жизненной силой. Всеми теми прекрасными вещами, которые так характерны для ЖИВОГО человека. Однако, когда дело касается смерти, нужным цветом будет белый. Символ покоя, решимости и окончательности. И, когда кто-то убивает себя, одетый в красное, в китайской культуре это считается извращением святости, аналогичным развешиванию перевернутых крестов на Западе. Намерение, стоящее за таким жестом, можно определить безошибочно: Елена не собиралась так скоро покидать круговорот жизни. И она уж точно не собиралась делать это в одиночку.
Такая перспектива преисполнила ужасом и без того охваченного чувством вины Гэри. Он был настолько напуган, что в тот же день обратился за помощью к церкви. Даосские монахи известны опытом в умиротворении беспокойной нежити и очищении жилищ, и их советы зачастую воспринимаются страждущими как Евангелие. Монах, к которому бросился Гэри, выслушал его печальную историю без морализма и осуждения, однако же понял, какие потоки гнева готовы обрушиться на несчастного человека перед ним.
– Дух, – сказал он, – будет скитаться по земле 41 день при условии, что она не покинула этот мир. Если ты сможешь не попасться ей за это время, власть ее прекратится, и все вернется на круги своя.
Но как же бедному сержанту было узнать, что она явилась?
– Ты услышишь, как она прыгает.
– Прыгает? – Образ мертвой женщины, скачущей по квартире, был для него в равной степени ужасающим и комичным.
– Да. Она не сможет ни согнуться, ни наклониться, так что спрячься под чем-нибудь. Например, под кроватью. Она сможет искать тебя ровно 41 день, пока ей не придется идти дальше.
Так сказал монах. И Гэри не видел смысла спорить с его советом. Терзаемый сомнениями, Гэри покинул храм и отправился домой.
41 день.
Следующий месяц Гэри провел в лихорадочном тумане страха горя и паранойи. Старший сержант помнил, как тот вздрагивал при каждом звуке, округляя глаза от ужаса и истекая потом. Он больше не издевался над новобранцами и изо всех сил старался не оставаться в одиночестве. Все больше и больше времени он проводил в лагере, оттягивая возвращение в непривычно пустую, тихую квартиру.
Но ему все равно приходилось возвращаться. И, хотя уборщики делали все возможное, чтобы убрать следы трагедии, с огромным кровавым пятном, запекшимся на раскаленном асфальте из-за бесконечной жары, им было не сладить. Гэри изо всех сил старался игнорировать темное пятно на парковке прямо перед входом или совсем крошечные брызги крови на стенах, которые не заметили уборщики. Но каждый раз, когда проходил мимо, замечал все больше и больше свидетельств трагедии. “Это просто кошмар какой-то, – вспоминал он слова врача скорой помощи в тот день. – Я в жизни не видел, чтоб кто-то настолько сильно разбивался”.
Гэри работал дома над отчетом, когда услышал ужасный грохот в гостиной, а следом за ним сильный удар, от которого содрогнулся пол.
БАМ
Что-то опрокинулось?
БАМ
Это что, шаги? Нет. Слишком громкие, слишком мощные, насыщенные энергией удары. Он поднялся, готовый пойти проверить, но растущее подозрение удержало сержанта на месте.
БАМ
Ему показалось, что, когда нечто рухнуло на землю, помимо основного удара послышалось еще несколько менее сильных.
Рухнуло.
Наконец его подсознание начало соединять разрозненные кусочки мозаики, соединяющиеся в ужасающую уверенность:
Ты услышишь, как она прыгает
БАМ
Стараясь не дышать, он опустился на пол, забрался под кровать и крепко зажмурился. Просвет был совсем небольшим, и сержант обнаружил, что не может двинуться, только лежать лицом вверх и вертеть головой.
БАМ
Дверь спальни распахнулась. Слезы текли рекой. Он сжал кулаки и стиснул зубы, изо всех сил стараясь не выдать себя учащенным дыханием.
БАМ
В этот раз прямо у его уха. Так близко, что он смог услышать все, до мельчайших подробностей. Вот крошатся кости. Вот с влажным треском разрывается плоть…
А потом наступила тишина.
История умалчивает о том, как долго сержант оставался там – застыв на месте, зажмурив глаза, едва осмеливаясь вдохнуть. Но, как бы он ни был напуган, даже адреналин, бешено несущийся по жилам, не вечен. В конце концов его пульс замедлился, а надежда начала брать верх, как заложено в натуре всех человеческих существ.
Неужели она ушла? Неужели все кончилось? Опасаясь худшего, он посмотрел налево…
Когда глаза воспринимает нечто, что мозг отказывается признавать, время как будто изгибается. Все мы в разной степени проходили через это. СМС: “Нам нужно расстаться”. Положительный диагноз. Дуло пистолета, смотрящее в лицо. Наш разум в такие моменты охвачен противоречивыми импульсами: одна его часть требует немедленных действий, движимая инстинктом самосохранения рептильного мозга, вторая изо всех сил пытается отрицать реальность, вцепившуюся в жертву прочной, не подлежащей обсуждению хваткой. И, пока длится это неврологическое “перетягивание каната”, время замедляется, рельефно высвечивая каждую ужасающую деталь.
Старший сержант нашел Гэри под кроватью, когда он не явился на утреннюю перекличку на следующий день. Худосочный мужчина выскочил из своего укрытия, вцепившись в него, как в спасательный круг, и пытаясь рассказать свою историю сквозь всхлипы и выворачивающие внутренности крики. Кошмара, который он пережил, было достаточно, чтобы принять решение о госпитализации Гэри на ближайшие несколько месяцев. За это время он трижды пытался покончить с собой. А в четвертый раз… Что ж, эту историю мы уже знаем.
Видите ли, монах действительно был прав. Но только в общих чертах. Что бы ни заглядывало к сержанту под кровать мутными безжизненными глазами, оно и правда никогда не могло бы наклониться, чтобы подарить ему последнюю ухмылку. Оно было переломано во всех мыслимых и немыслимых местах. Если бы оно и правда прыгало по квартире в той абсурдной “заячьей” манере, как это представлял себе Гэри, он действительно был бы в полной безопасности. Монах был новичком в таких делах и просто не учел одну вещь.
Она приземлилась на голову.
***
– Погоди. Ты же сказал, что он не кончал с собой? А сейчас говоришь, что он пытался трижды, забаррикадировал дверь и все такое. Я имею в виду, может, он просто в последний раз довел дело до конца? – Я неловко поерзал на своем месте.
Старший сержант обернулся и смерил меня стальным взглядом.
– Невозможно забаррикадировать дверь в психиатрической палате. Думаешь, он был бы первым, кто пытался такое провернуть? И, когда мы разговаривали последние пару раз, Гэри вовсе не казался склонным к самоубийству. Он просто очень-очень-ОЧЕНЬ не хотел оставаться один.
Я физически почувствовал, как рациональная часть моего “я” работает на полную катушку, заранее пытаясь отрицать то, к чему он клонит.
– Ты хочешь сказать, что призрак закрыл дверь, накинул ему петлю на шею и вышвырнул из окна? А как насчет медсестры, которая пыталась ему помочь?
– Я хочу сказать, что тут многое не сходится. Единственный, кто видел эту “медсестру” вблизи, – доктор Чакрабарти, работавший тогда в соседней палате. Доктор не только не узнал эту женщину, но еще и сказал, что у нее была самая широкая улыбка, какую он когда-либо видел.
Сержант сделал паузу, глубоко затянувшись сигаретой.
– И он был чертовски уверен, что не видел ни одной медсестры, которая носила бы красное.
~
Вы можете поддержать проект и дальнейшее его развитие, за что мы будем вам благодарны
Перевела Юлия Березина специально для Midnight Penguin.
Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.
